Минут десять стояла, упершись взглядом в стену, сжимая трубку, навалившись на нее, словно придавливая к аппарату, чтобы тот не зазвонил. Не помогло. В тот вечер телефон звонил дважды.
— Мэри, это вас. — Бренна протянула трубку.
Я не взяла, не шелохнулась в своем кресле. Она нахмурилась. Даже сидя в другом конце комнаты, я слышала, как он надрывается: «Алло, алло?» — и каждый звук вгрызался в мои внутренности. Дэвид Карлайл вгрызался в меня.
Изумленная тем, что он решился со мной связаться, посмел войти в мой дом — пусть вторгся лишь его голос, — я упала на кровать и беззвучно зарыдала.
В канун Рождества все стало еще хуже. Дело не только в том, что я не могла говорить, хотя в мозгу за минуту проносились тысячи слов, посредством которых я пыталась понять, что происходит, и разработать план. Я лишилась не только голоса, но сил; энергия оставила мое тело. В сознании словно что-то взорвалось, и меня замкнуло. От энергичной, упрямой, решительной женщины осталась немощная, пораженная ужасом оболочка.
— Нам нечем заняться, — жаловалась Бренна.
Дети недовольно бубнили, что на Рождество все смотрят телевизор, лакомятся сладостями, наливаются лимонадом. Я достала из сумочки двадцать фунтов. Они знают, где находится деревенский магазин. Он еще открыт.
— Мэри, а как же вы? — Мой ступор пробудил беспокойство даже в Грэдине.
Раньше мальчик меня тревожил. Теперь я думала лишь о себе.
В рождественское утро им уже было все равно, говорю я или нет. Бренна и Грэдин разведали, куда я спрятала их подарки, и теперь объедались шоколадом, резались в игры и даже читали купленные для них книги. Брат с сестрой наверстывали детство, которого их лишили. И я должна бы помочь им в этом, но сил хватало, лишь чтобы дышать.
Днем приехала Джулия. Меня она нашла в синем плюшевом кресле — в него садились только тогда, когда случалось что-то важное. Она не знала, что мое сердце истекает кровью. С тех пор прошел не один день, я потеряла им счет. Сегодня дочь собирается отвезти меня в больницу.
— Мама, ты сдашь анализы? — Джулия вздыхает, и ее тревога выплескивается наружу. Она делает все, что от нее зависит, учитывая обстоятельства.
Я боюсь даже посмотреть на нее, чтобы она не прочла в моих глазах правду. Я дергаю пальцем. Она знает, что это значит.
— Хорошо. На улице холодно. Наденем-ка вот это.
Джулия достает пальто, неуклюже вдевает одну мою руку в рукав, затем другую, поднимает меня. Она искренне верит, что помогает, что благодаря ее доброте мне станет лучше. Она не знает, что лучше не станет уже никогда.
— Ну что, пойдем в машину? — Джулия обращается со мной как с младенцем.
Ах, дочка. Меньше знаешь — крепче спишь.
В больнице шумно и оживленно. Вокруг носятся врачи и медсестры, пациенты шаркают по блестящему полу. Я оглядываюсь — на крыльце курят несколько женщин в халатах. Одна из них, почувствовав мой взгляд, отворачивается. Халат у нее яркий, вырви глаз. Зря я согласилась. Не нужны мне никакие анализы. Они ничего не найдут.
Мы сидим в приемной отделения неврологии. Джулия что-то говорит, но я ее не слышу. Мозг улавливает лишь фрагменты звуков — разбитые остатки человеческих жизней. Она произносит слова «раны» и «виновата», и я догадываюсь, о чем речь. Джулия хочет навестить Грейс, пока мы в больнице. Моя дочь обнаружила бедную девочку. Хватит ли ей сил, чтобы все это вынести?
— Миссис Маршалл?
Пусть Джулия ответит. Надеюсь, она скажет, что я никогда не была замужем и ко мне следует обращаться мисс.
— Это моя мать, — поясняет она. — Мама, пойдем. Наша очередь. — Джулия тянет меня вверх, у меня кружится голова.
Я едва переставляю ноги, настоящая развалина, хотя каких-то две недели назад как оглашенная гонялась за цыплятами по двору, в одиночку ремонтировала сарай, в котором держу коз. Девочка, что гостила у меня раньше, вернулась в семью, и я готовилась к встрече с новым испытанием — Бренной и Грэдином. Я верила, что смогу им помочь, изменить их жизнь. Но вместо этого меня поглотила бездна.
Джулия ведет меня в кабинет мистера Рэдклиффа.
Я не люблю врачей.
Тело все как в огне.
— Ну-с, миссис Маршалл, доктор Карлайл предупредил меня, что у вас сложный случай. Мы с ним давно знакомы и долго беседовали о вас. Он очень хотел, чтобы я как можно быстрее вас осмотрел. Я задам вам несколько вопросов и, скорее всего, попрошу сдать кое-какие анализы. Согласны?
И этот тоже разговаривает со мной как с ребенком. Стол у него ламинированный, а не деревянный, и с краю свисает нитка — похоже, кто-то зацепился одеждой. На полу — синий ковер. У порога проплешина, но в остальном вполне приличный ковер.
— Миссис Маршалл, вы меня понимаете?
Я бы предпочла, чтобы он обращался ко мне «мисс».
На краю стола — горшок с арахнисом, мелкие цветы сползают до самого пола. Кабинет насквозь проткнут ярким лучом зимнего солнца. Пылинки плывут в воздухе, кружатся, исчезают.
— Мама, — обращается ко мне Джулия, хотя прекрасно знает, что я не заговорю, — мне за тебя ответить?
Я бы рада кивнуть, посмотреть на нее, улыбнуться или дернуть пальцем, но я не могу. Меня нет, осталась только пустота. Я смотрю на ботинки Джулии. Они в белесой грязи. Пятка немного стоптана. Коричневая кожа слегка сморщилась на лодыжке. Сбоку застежка-молния. Теплые ботинки. Ботинки Джулии. Я помню, как она сопротивлялась в детстве, не желая носить практичную обувь.
— Можно я буду за нее отвечать, мистер Рэдклифф?
— В данных обстоятельствах ничего другого не остается. Доктор Карлайл сообщил, что ваша мать онемела. Он сказал… — Рэдклифф замолкает, и я думаю, что именно Дэвид обо мне сказал. — Видите ли, избирательная немота — удивительная вещь. Иногда больные говорят с одними людьми, а с другими — нет.
Он думает, я могу выбирать?
— Вы хотите сказать, мама просто решила не разговаривать? То есть она может говорить, но почему-то не желает? — раздраженно спрашивает Джулия.
— Если мы имеем дело с избирательной немотой, то да, она до определенной степени может выбирать, с кем говорить, а с кем нет. Меня беспокоит невралгическая сторона проблемы, если быть точным — ее мозг, особенно если немота носит неизбирательный характер.
— Вы думаете, у нее опухоль? — Джулия всегда была прямолинейна.
— Не исключено. Надо все проверить. Когда именно миссис Маршалл перестала разговаривать?
Джулия молчит, я знаю, что она смотрит на меня. Чувствую ее взгляд на лице, он полон мольбы — пусть я снова стану нормальной, пусть мы снова будем вдвоем, мать и дочь против всего мира.
— Сложно сказать. За несколько дней до Рождества мы болтали по телефону, а когда я приехала к ней на праздники, она… уже была такой. Значит, это произошло где-то посередине. Доктор Карлайл сказал… — когда она произносит его имя, ее голос буквально сочится нежностью, — похоже, он не считает, что ее надо срочно госпитализировать. По-моему, он надеется, что мама придет в себя, если отдохнет и за ней будут как следует присматривать. По его мнению, она пережила сильный шок.
