И однажды это случилось. Синтию исключили из школы, и никто никогда больше о ней ничего не слышал. Как будто она исчезла с лица земли. Она оставила единственный след — заметку в местной газете под заголовком «Вина малолетней воровки доказана». Сверху поместили фотографии мрачной Синтии — в профиль и анфас.
И Марри вернулся к старым друзьям-приятелям. Он носился по округе на велике, а когда ему поручали присмотреть за мной с Надин, старательно изводил нас.
— Синтия никогда бы этого не сделала, — твердил он. — Это ошибка. Она бы в жизни ничего не украла. — Марри был уверен и хотел, чтобы весь мир знал, как он уверен в том, что девушка, которую он любил, чиста и невинна.
Все мы думали, что он заступается за нее только потому, что не хочет выглядеть идиотом — ведь он крутил с ней роман. И ему невыносима мысль, что любовь всей его жизни давно уже ворует и модные тряпки, и блескучие украшения, и косметику, и даже пластинки. А значит, их любовь — фальшивка. Защищать Синтию даже после того, как ее уличили, было для Марри актом самосохранения. Никому не хочется казаться дураком.
На самом деле он просто ничего не видел. Любовь застила ему глаза, а преданность укрепляла уверенность, и он действительно считал ее невиновной.
Я влезаю в машину и завожу двигатель. Мыслями я все еще у причала, в голове теснятся образы Синтии, Дэвида и Марри. Не помню, как я доехала до дома.
А там тишь да гладь. Бренна с Флорой мирно играют в снап.
[3]
Неужели я совершаю ту же ошибку, что и Марри в молодости? Неужели я попросту слепая идиотка?! Неужели… Тут я срываюсь.
— Почему Флора еще не в постели?! — ору я на Бренну.
Она изумленно и немного испуганно смотрит на меня.
— Простите, я не…
— Черт побери, ты ничего не сделала, так?
Господи, что со мной? Такого отношения не заслуживает даже самый распоследний обалдуй из моего класса. Но меня уже несет.
— Бренна, ей восемь лет! Господи, Флоре давно пора спать, а ты играешь с ней в карты. Вы с братом настоящая обуза!
Карты сыплются из рук Флоры, она издает не то лай, не то плач и жалобно смотрит на Бренну. Та встает, задрав голову, чтобы сдержать слезы. И выбегает из комнаты.
— Вот черт, — говорю я.
Флора мне не улыбается, даже головы не поворачивает в мою сторону.
Марри
Надин чуть не плачет.
— Она не подходит к телефону и не отвечает на мои сообщения. Заявила, что не хочет меня видеть, пока это все не закончится. Нравится нам это или нет, а Джулия влюбилась в преступника.
Слова ее мне точно железо каленое. Крисси неплохо потрудилась, собрав столько информации о болезни Мэри. Интересно, как сильно пришлось Надин на нее надавить? Ее неприязнь к этому типу, пусть она никогда с ним и не встречалась, не слабее моей.
— Судя по тому, что обнаружила Крисси, все закончится не скоро. И уж точно ничем хорошим. Какой-нибудь ушлый репортер обязательно пронюхает, что Джулия встречалась с Карлайлом.
Надин сморкается, притворяясь, будто у нее разыгрался насморк.
— Марри, давай смотреть правде в глаза. Джулия обнаружила Грейс. Она была ее школьной учительницей. Все это выглядит странно. Очень странно.
На что она намекает? И эти новости от Крисси…
— Ты думаешь, что Джулию заподозрят из-за того, что она связана с жертвой?
Мне жарко. Мы сидим слишком близко к огню. Меня тошнит.
— Вполне возможно. А вдруг твою бывшую жену принудят свидетельствовать против него?
— Она пока не бывшая. — Это слово ранит меня сильнее, чем все остальное, сказанное Надин. — А твоя подруга не может ошибаться?
Надин обрушивает на меня перечень профессиональных достижений Крисси и добавляет, что таких преданных психиатрии людей еще поискать.
— Значит, доверять ей можно? — ехидно уточняю я, но легче не становится.
— Абсолютно.
— И она уверена, что больничное заключение Мэри никак не связано с результатами МРТ?
— Именно так.
— И лечение, предписанное Карлайлом, не подходит для болезни, от которой страдает Мэри?
— В точку.
Надин не станет мне врать. Она всегда была моим добрым ангелом, вытаскивала из пабов, укладывала спать у себя дома, нянчилась со мной. Но она замужем за детективом, арестовавшим Карлайла. А я — его адвокат. Расправившее плечи противоречие хлестко бьет меня по лицу.
— Надин, буду с тобой честен. — И значит, пожалею об этом. — Служба уголовного надзора подумывает свернуть обвинение из-за недостаточности улик.
— И…
— И тогда Карлайл выйдет на свободу.
— Да, Джулия что-то такое сказала напоследок.
Надин швыряет пакет с чипсами на круглый столик.
— Господи, Марри, зачем ты взялся за это дело? О чем, скажи на милость, ты думал?
— О том, что люблю Джулию, — просто отвечаю я. Вообще-то все совсем не просто. С трудом подавляю желание рвануть в ближайший паб. — Помнишь, у нас с Джулией в детстве была одна игра? Ужасно глупая, но Джулия так смеялась… А я любил, когда она смеется.
— О чем ты?
— Мы выбирали на улице человека, и Джулия говорила, как я должен его разыграть. Если я не слушался, то платил штраф. И однажды она приказала напугать одного старика.
— А ты?
— Я повиновался. У бедняги чуть удар не случился. Он схватил меня и потащил к родителям, но я был счастлив. Потому что счастлива была Джулия. Ради нее я был готов на все.
— Ты и сейчас готов на все, — вздыхает Надин, и мы оба знаем, что это правда.
— И что нам теперь делать? — спрашиваю я, когда мы выходим на залитую солнцем улицу. — Информация Крисси не складывается в единую картину. Зачем Карлайлу лгать о результатах анализов и прописывать Мэри неправильное лечение?
— Нам?
Но Надин понимает, что уже впуталась в это дело.
— Ты собираешься рассказать Эду? — Несмотря на солнце, довольно морозно. Ежусь и застегиваю пальто.
Есть кое-что такое, чего я не могу рассказать сестре. Я должен выиграть это дело — ради Джулии. Ради нас.
— Конечно. С чего бы мне желать, чтобы Карлайла освободили?
— А мне с чего? Ох, куда ни кинь, всюду клин. Если Карлайла выпустят, он умыкнет Джулию и покатят они себе навстречу закату. А если засадят, то мне опять же крышка: она убедится, что я конченый неудачник.
Надин мрачнеет.
— Не смей так говорить, Марри! Никакой ты не неудачник. Лучше скажи, что подсказывает тебе интуиция? Виновен Карлайл или нет? Если нет и его выпустят, что ждет твою жену и детей?
