— Где он? — кричит женщина.
Я не смотрю на нее. Я укрываю руками детей, и мы бежим к калитке, уткнув глаза в землю.
— Мама, мне страшно, — совсем по-детски пищит Алекс.
— Все хорошо, милый, не бойся. Я с тобой.
Словно электрошокер наставляю на толпу ключи от машины. Чтобы уехать, нам нужно пробраться между этими людьми.
— Пожалуйста, пропустите нас.
Чувствую, как дрожит Флора.
— Он там? В доме?
Я замираю, услышав рыдания женщины. Капюшон спадает с ее головы. Я смотрю в пустые глаза.
— Да, — лгу я. И добавляю: — Простите, — хотя сама не знаю, за что извиняюсь.
Память озаряется вспышкой. Школьная постановка «Ромео и Джульетты», где Грейс играла главную роль… Но снова раздаются крики, и воспоминание гаснет. Я хочу коснуться руки этой женщины, поговорить, объяснить, что все не так, как она думает. Хочу рассказать ей о Дэвиде, чтобы она поняла: он не мог сотворить такое с ее дочерью.
Алекс тянет меня за рукав:
— Мама, пойдем.
— Мне очень жаль, — мягко говорю я.
Пальцы женщины мнут маленького коричневого медвежонка. Любимая игрушка Грейс? Мне требуется вся сила воли, чтобы отвернуться и побежать к машине. Я крепко держу Алекса и Флору за руки.
Суетливо заталкивая детей в машину, слышу, как за спиной нарастает новая волна ярости.
— Правосудия!
Я узнаю голос матери Грейс и мысленно затыкаю уши. Мотор заводится только с третьей попытки, и, пока я выруливаю на дорогу, толпа расходится все сильней, и о машину ударяются камни.
Будит меня телефонный звонок. Какое-то мгновение я не понимаю, где нахожусь, но когда взгляд наталкивается на громоздкий пластмассовый телефон, реальность обрушивается с тошнотворной отчетливостью. Дэвида изгнали из собственного дома.
— Марри, — бормочу я хрипло. — Какого черта так рано?
Я разглядываю стену, не смея повернуться и посмотреть на другую половину кровати. Мне чудится, что моего обнаженного плеча сейчас коснется теплая рука и… Только бы голос не выдал меня, иначе Марри мигом догадается, что произошло… что могло произойти между мной и Дэвидом.
Марри объясняет, почему звонит так рано, а я мыслями во вчерашнем вечере.
Уже совсем стемнело, когда мы остановились у какого-то безымянного ресторанчика и купили еды на вынос. После беготни через заснеженное поле Дэвид окоченел. Мы направлялись в Нортмир — уставшие, напуганные, но полные решимости. Присмиревших и до странности тихих детей я сразу уложила спать и спустилась на кухню. Купленную бутылку бренди Дэвид поставил на столик у камина. Его присутствие здесь, в Нортмире, казалось мне… правильным. Удивительно, но он наотрез отказался обсуждать как недавние события, так и меры безопасности. Я настаивала на том, чтобы позвонить в полицию и посоветоваться, но он не желал об этом и слышать. Нет, куда сильнее его интересовала другая тема — я. Он засыпал меня целым ворохом странных вопросов о детстве. Рассказал и про себя — о том, что поделывал, когда я была совсем ребенком, подчеркнув тем самым нашу разницу в возрасте. Например, выяснилось, что, когда я родилась, Дэвид учился на втором курсе медицинского факультета в Кембридже. Может, этим он деликатно хотел показать мне, что у нас нет будущего, потому что нас разделяют целые миры?
— А школа? — спросил он. — Ты хорошо училась?
— Средне, — ответила я и не успела ничего добавить, потому что он уже торопился дальше.
Была ли я счастлива? С кем дружила? Кто внушил мне желание стать учительницей?
— А твоя мать, Джулия? Вы хорошо ладили, когда ты была маленькой? Не ссорились? У вас были близкие отношения? Вы много времени проводили вместе?
Я не успевала отвечать. Дэвид налил мне бренди. Его глаза сверкали. А затем он нанес решающий удар:
— Каково это — расти без отца?
— Послушай, я очень устала. День выдался безумный.
Должно быть, в моем взгляде он прочел нежелание обсуждать эту тему. Мама не разрешала мне спрашивать об отце, и я не позволю этого Дэвиду. Во всяком случае, пока.
— Пойду наверх.
Иду в душ, пообещав себе, что приготовлю для Дэвида свободную комнату, что увижусь с ним утром… Но мечтаю о том, как сильная теплая рука обнимет меня за талию, как мое сердце забьется часто-часто и…
Я все лежу в постели, прижимаю трубку с бубнящим в нее Марри и жду. Вот сейчас дыхание коснется моей кожи, губы скользнут по шее и он скажет, что приготовит завтрак… Ничего не происходит. Я резко поворачиваюсь. Кровать пуста.
— Джулия? — зовет голос Марри.
— Прости. Очень устала. Вчера поздно легла спать.
Помню, как Дэвид нежно гладил меня по волосам. Помню его запах, ласковые пальцы.
— Что ты хотел?
Раздельно, чуть ли не по слогам Марри отвечает:
— Мне нужны мои дети.
Тост подгорел, и я, конечно, обвиняю в этом Марри. Это лучше, чем вопить на него из-за безумной идеи, посетившей его с утра пораньше. Дети таращатся на меня так, будто у них не мать, а двухголовое чудовище. Дэвид до сих пор не появился, хотя мне позарез требуется поддержка.
— Думаешь, это самый подходящий момент? — Остервенело скребу тост, и черная гадость сыплется на пол. — В их присутствии?
Спокойствие Марри меня бесит.
— Я просто хотел предупредить тебя о том, что буду претендовать на опеку над детьми. Насколько я понимаю, все наши договоренности относительно Алекса и Флоры — точнее, твои договоренности — больше не действуют. Поскольку ты якшаешься с… — Марри хватает ума, чтобы замолчать. — В их жизни и без того все вверх тормашками. Пока ты не разберешься, что происходит в твоей жизни, у них нет ни единого шанса на стабильность. Это все, что я хотел сказать.
— Ха! — выплевываю я. И это говорит Марри? — А ты, значит, сделаешь их жизнь более стабильной, да? В тонущей убогой лодке с крысами? Нет, Марри, не теряй времени. Смирись. Мы почти развелись, дети живут со мной, у тебя всегда будет возможность с ними видеться и…
— Тогда отпусти их со мной сегодня.
— Что?
— Отпусти их со мной на весь день, докажи, что не врешь.
— Марри, это неразумно.
Вдруг за моей спиной вырастает Дэвид. В тот самый момент, когда я нуждаюсь в нем особенно сильно.
— Джулия, сегодня суббота. Этот день дети всегда проводят со мной.
Я в отчаянии трясу головой.
— С этого и надо было начинать, Марри. Вместо того чтобы пугать меня. Они не игрушки, чтобы требовать их. — Слабость Марри приносит мне облегчение. — Это же наши дети.
— Господи, я всего лишь стосковался по своим детям. Что тут ужасного? Я приготовил для них сюрприз и… ну… — он бросает взгляд на Дэвида, — не знаю, какие у вас планы и… — Он опускает голову.
