Да, я сильно рискую, ведь могу и ошибаться. А вдруг кто-то допустил оплошность? Вдруг бумаги просто пропали из папки и лежат себе на чьем-нибудь столе? Окончательный диагноз еще ведь не поставили. Но пусть у нее будет надежда. Мне надо, чтобы она заговорила. Я хочу знать правду.
— Мэри, — продолжаю я, — один человек, которому я доверяю, провел небольшое расследование. Ваша история болезни в «Лонсе» не содержит никаких упоминаний об МРТ. А ведь вас положили сюда на основании результатов этого исследования. — Я вспоминаю Крисси. Я ей верю. — В документах, которые остались в больнице, есть отчет о результатах МРТ. — Я делаю паузу, чтобы дать ей время это осмыслить. — Врач, который вас там осматривал, мистер Рэдклифф, утверждает, что с вашим мозгом все в порядке. Нет никаких оснований считать, что у вас деменция — мультиинфарктная или какая-нибудь еще.
Я встаю, чтобы размять затекшие ноги. Медсестра уже идет обратно. Я снова сажусь на корточки.
— Мэри, вы понимаете? Дайте мне знак, если можете. Поднимите руку, улыбнитесь, моргните… хоть что-нибудь.
Я жду, пока она переварит новость, а сам кошусь на приближающийся к нам белый халат. Мои слова гремят в ушах Мэри, воронкой вкручиваются в ее сознание. Немота Мэри — не просто кровоизлияние в мозг.
Крисси по моей просьбе узнала еще кое-что. Она не сомневалась, что результаты сканирования в любом случае не покинули медицинскую систему, и принялась за розыски. Крисси позвонила своему бывшему, семейному врачу, который работал в приемном отделении скорой помощи. По ее словам, у него есть доступ ко всей информации, занесенной в больничные компьютеры. Получив новые сведения, Крисси тут же перезвонила мне.
— Маркус легко нашел то, что тебе нужно, — протянула она, дразня меня, — возможно, в отместку за выходку с папкой. — Кстати, как ты поживаешь? Не заболел? — Она задорно рассмеялась. — Уже просох?
— Крисси, — не выдержал я, — что там с отчетом?
— Маркус сказал, что мистер Рэдклифф не обнаружил у Мэри Маршалл ничего особенного. По его мнению, лечебного вмешательства не требуется. Он написал об этом ее лечащему врачу. — Она замолчала, но и я молчал. Попросту не мог говорить. — Маркус даже просмотрел снимки, которые прилагались к отчету. Ничего. Чисто. А он в этом разбирается. — Крисси выдержала театральную паузу, а затем объявила: — Если у нее мультиинфарктная деменция или что-нибудь в этом роде, то я одноногий инвалид!
— Крисси, ты звезда! Сияющая в небе звезда! И мне нравятся обе твои ноги.
— Но это еще не все. Маркус не успокоился и позвонил в приемную врача, который дежурил, когда в больницу обратилась Мэри. Наврал секретарше, будто Мэри у него наблюдается. Та заявила, что она действительно недавно приходила к ним на прием. Кстати, Маркус тоже чокнутый, как ты, — добавила Крисси, словно оправдывая его действия, — принялся упрашивать меня согласиться на свидание, хотя мы давно порвали. В общем, этот врач — Дэвид Карлайл, она была у него двадцать второго декабря. Поранила палец, образовался нарыв.
— Да-да, о пальце я знаю. — Обдумываю услышанное. — Но вот о том, что ее принимал Карлайл, я и понятия не имел. Спасибо, Крисси.
— Дайте мне знак, Мэри. Дайте знак, что вы меня понимаете.
Но Мэри сидит, не шелохнувшись. Я сжимаю ее руки и смотрю в глаза, которые бегают по воде, словно она там и пытается прорваться сквозь стеклянную гладь.
На Рождество Джулия обнаружила, что мать онемела. Двадцать второго декабря Мэри побывала у Карлайла, и с тех пор произошло нечто такое, из-за чего она замолчала. Выходит, прошло три дня. Я хватаю ее за хрупкое плечо:
— Мэри, что вас так напугало, почему вы перестали говорить?
И когда ее подбородок начинает мелко дрожать, потянув мускулы рта, когда беспомощный взгляд переходит с озера на мое лицо, появляется медсестра и строго заявляет, что Мэри должна вернуться в палату.
Оставшись один, я смотрю на озеро, словно надеясь, что Мэри оставила в воде какой-то ключ.
Если бы она не заявила, что я никчемен и нелеп, если бы не высмеивала меня, быть может, я повел бы себя куда разумнее. Но по службе я не раз сталкивался со случаями, когда родители никак не могли договориться и дети в результате оказывались в приемных семьях. Я не хочу потерять своих детей. Из Нортмира мы прямиком едем на «Алькатрас». Но вечером я не привезу их обратно, как обещал Джулии.
— А где же сюрприз? — разочарованно спрашивает Алекс. — Ты обещал сюрприз, а это всего лишь старый глупый катер.
— Не спеши, приятель. Сегодня мы отправимся в путешествие.
На лице Алекса расцветает улыбка. Он передает мои слова Флоре, и она восторженно пищит.
— А куда мы поедем?
Этого я еще не успел придумать.
— В замечательное место, — говорю я многозначительно, словно намекая, что нас ждут джунгли, необитаемый остров или, на худой конец, «Диснейленд».
— А мы на самолете полетим? — В голосе Алекса еще чувствуется сомнение.
— Нет. Скорее, это будет похоже на круиз.
— По морю?
Судя по всему, мой сын уже рассекает под парусом волны Средиземного моря или пробирается меж айсбергами.
— Мы отправляемся в очень опасное и сложное путешествие, из которого не возвращался еще ни один даже самый отважный исследователь. — Я делаю драматическую паузу и буквально слышу, как бьется сердце Алекса. — От одного упоминания о реке Кем у самых дерзких смельчаков мороз пробегает по спине. Наша миссия состоит в том, чтобы до завтрашнего вечера обогнуть Поупс-корнер, а может, пройти еще дальше. Нас назовут героями, весь мир будет о нас говорить. — Я победно вскидываю руки и жду реакции.
Флора с открытым ртом смотрит на меня, не понимая, что происходит.
— Пап, мне уже одиннадцать, а не три года. И мне не нравится эта затея с путешествием. Мама знает, что ты снова привез нас на свою дырявую лодку?
Итак, опасности местной водной артерии его не впечатлили.
— Конечно. — Вижу, он мне не верит. — Слушай, давай поднимемся на борт и спланируем наше путешествие. Вот увидишь, все будет здорово. — Я в отчаянии. — Можно развести костер, если хочешь. Пожарим сосиски.
Перспектива походного пиршества отчасти снимает напряжение. Алекс забирается на «Алькатрас», разочарованный тем, что обещанный сюрприз — банальная прогулка по реке. Прежде чем отчалить, я, прищурившись, смотрю на корпус катера. Он опустился еще на дюйм или два. Надеюсь, мы не утонем. Честно говоря, я ничего не планировал заранее, но, по моему опыту, лучше и не прокладывать курс, по которому не сможешь пройти. Поэтому жить на воде так просто. Плыть особо некуда, и на узкой реке массивной лодке не так-то легко развернуться на сто восемьдесят градусов.
— Можно я встану за штурвал? — Алекс дрожит от холода. Поверх пальто он надел мою непромокаемую куртку.
— Конечно. Только помни, что слева — это слева. А справа — справа.
