Эд закрывает глаза. Я вижу, что он не хочет отвечать.
— Собаку посадят на лодку. Она покажет хозяину, что учуяла запах, если под водой что-то есть, — быстро объясняет он.
— Да, но как? — спрашивает Марри.
Эд снова замолкает. Он думает, как об этом сказать.
— Тело разлагается. Запах поднимается вверх. Собака учует его и укажет точное место, чтобы водолазы могли его обыскать.
— Она не умерла, — шепчу я и смотрю на мать.
В голове стремительно прокручивается пленка. Началось все в Рождество и закончилось сегодня, кошмаром. Мама всегда знала, что делать, всегда решала проблемы, улаживала кризисы, залечивала раны. А теперь она балласт, помеха. Впервые в жизни я ее ненавижу. У нее во рту толкутся тысячи слов, и, возможно, одно из них стало бы спасением для Флоры.
Алекс втискивается между мной и отцом. Он бледный, измученный. Я целую его в голову и тут же с тоской думаю о поцелуе, предназначенном его сестре. У Эда звонит телефон. Кто-то видел маленькую девочку.
Мэри
Наверное, мне надо вернуться в больницу и позволить доброму доктору меня излечить. В конце концов, ведь он сотворил это со мной. Сначала забрал мою молодость, а потом разорвал швы времени, которые я накладывала тридцать лет. Наверняка ему хочется довести дело до конца.
В комнате отдыха лечебницы, между фрагментами мозаики-головоломки и пустыми кофейными чашками, лежала газета, и я знаю, что с Дэвида сняли обвинения. Он снова на свободе. Как и я. Выбралась из больницы. В той же газете сообщалось, что Грейс Коватта умерла. Там было маленькое фото: улыбающаяся жизнерадостная девочка. Когда-то я была похожа на нее — счастливая, полная надежд, влюбленная в Дэвида. Пострадавшая девочка проиграла битву с комой, — сообщал газетный заголовок. Врачи отключили систему жизнеобеспечения. И ничто не могло ее спасти, даже поцелуй Дэвида. Я думаю о себе. Еще одно сходство с Грейс: у меня тоже отключены разум, голос, душа — чтобы излечиться. Только я отключила их сама. И сомневаюсь, что прекрасный принц постучится в мои двери. В конце газетной статьи говорилось, что полиция больше не ищет насильника. Теперь они ищут убийцу.
На второй день в суде выступали свидетели, присутствовавшие на свадьбе. Вежливые, воспитанные господа. В основном они говорили правду. Некоторые рисовали меня девушкой, у которой не было будущего и не было надежд, но которая всеми силами стремилась проникнуть в светское общество, выставляя при этом себя напоказ — в общем, типичная шлюха. Вскоре я и сама в это поверила.
— Суд идет.
Закончился перерыв на обед, в зал вошел судья, и все с шумом встали. Наступила моя очередь давать показания. Я приблизилась к свидетельскому месту, и меня вырвало, на пол. Шестнадцать недель беременности и глубинный, въевшийся в тело страх извергли из меня водянистую желчь. Уже несколько дней я почти ничего не ела.
— Тихо!
По залу пронеслась рябь оживления, я помню удары молотка по судейскому столу и властный голос пристава, пытавшегося угомонить публику:
— Тихо!
Я стояла у возвышения, прижимая ко рту скомканные салфетки. Рядом поставили ведро — на случай, если это произойдет снова. Два адвоката приготовились тянуть меня в разные стороны. Как я ни старалась, я не могла произнести ни слова.
В доме тихо. С первыми лучами Марри и Джулия вместе с полицией возобновили поиски Флоры. Взявшись за руки, они будут смотреть с берега, как затянутые в резину водолазы погружаются в темную реку, будут задерживать дыхание, словно над ними самими смыкается вода. Им остается только молиться, чтобы водолазы ничего не нашли. Я тоже молюсь об этом.
В окно спальни я вижу, как утро освежает поля слабым морозцем, накрывает тонким слоем надежды. При ярком солнце мир выглядит лучше. По моим щекам ползут две слезы. Одна за Флору, другая за меня — мы обе заперты в молчаливых мирах, мы обе заблудились.
Я слышу шум. Кто-то стоит на лестничной площадке.
— Скажи ей, дурила, — доносится сердитый голос Бренны.
Мне кажется, я встретила их миллион жизней назад. Хотя дверь закрыта, я знаю, что Бренна подталкивает брата к моей спальне.
— Нет, Крошка, лучше ты! Она взбесится, — медленно тянет Грэдин, во рту у него словно перекатывается леденец.
— Какой же ты дурак! Теперь нас отправят в тюрьму.
Раздается плач, и я открываю дверь. Подростки подскакивают, будто оленята.
— Мэри, — почти спокойно говорит Бренна. Она быстро оглядывает мою комнату и вновь смотрит на меня. Учитывая обстоятельства, выглядит она неплохо. Джулия хорошо о них заботится. — Вам лучше? Вас выписали из больницы? Мы скучали без вас.
Она что-то скрывает, это ясно.
Перевожу взгляд на Грэдина. Под ногтями у него бурая короста засохшей крови. Беру его за руку и веду в ванную.
— Что вы делаете, миссис Маршалл? Я не хочу в туалет!
— Заткнись, Грэдин. Делай, что велят.
Бренна стоит в дверях ванной, привалившись к косяку, жует жвачку и наблюдает за нами. Происходящее ей явно по душе. Она следит за тем, как я закатываю рукава ее брату и опускаю его руки в раковину с горячей водой. Я тру его ладони, ногти, прохожусь дегтярным мылом от кончиков пальцев до локтей. Он не протестует, зачарованно смотрит, как вода окрашивается в ржавый цвет. Я закрываю кран, ополаскиваю раковину и стягиваю с Грэдина свитер. Что бы он ни натворил, я не хочу, чтобы в моем доме остались следы.
— Мисс Маршалл, надеюсь, вам уже лучше.
Адвокат Дэвида был одет в серый костюм с искрой, лацканы лежат аж до самых плеч. На ногах у него зелено-коричневые туфли. Помню, я еще подумала, что они такого же цвета, как моя рвота. Меня раздражали его усы. Они выглядели бутафорскими.
— Возможно, для начала вы расскажете суду что-нибудь о себе? Мне бы хотелось побольше узнать о вас, ваших друзьях, стремлениях.
Джеральд Киршнер с трудом выбрался из-за стола и забормотал какие-то юридические термины, которые, сказать по правде, я не поняла. Он все говорил, но я слышала только биение своего сердца и голос адвоката Дэвида.
— Вы готовы, мисс Маршалл? — спросил судья. Судя по всему, человек он был терпеливый, но вряд ли настолько, чтобы выслушать мою печальную историю от начала и до конца. — Мне это тоже интересно. Отвечайте на вопрос.
Я посмотрела на мерзкие адвокатские туфли, затем перевела взгляд в окно, на темный ствол дерева, рядом с которым стоял дворник с метлой и ведром. Губы горели, но во рту, в том месте, где обычно рождались слова, было пусто. Точно мой запас слов стерли. Их просто не осталось.
— Мисс Маршалл, ответить в ваших же интересах, — подал голос адвокат. — Сколько вы выпили на свадьбе, мисс Маршалл? Может, вы принимали наркотики, которые сняли психологические запреты? Вы были вызывающе одеты? Правда ли, что вы отказывались заниматься с мистером Карлайлом сексом, но продолжали с ним флиртовать? Как долго вы знакомы? Вы преследовали его, когда он начал вас избегать? Вы надеялись заняться с ним сексом в тот вечер? Вы рассчитывали получить вознаграждение за свои услуги?
