Лежу под водой, как в футляре, — тепло, спокойно и тихо, если не считать глухого постукивания ногтем по краю чугунной ванны. Выпускаю пузырьки. Одно движение — и я уже сижу, хватаю ртом воздух, почти задохнувшись, и вода струями стекает с меня.
Мое собственное постукивание сменяется похожим звуком: кто-то рвется в ванную.
— Выхожу! — со вздохом откликаюсь я. Час поздний. Я надеялась, меня оставят в покое, когда школа угомонится на ночь.
— Это я, — сквозь старое дерево шелестит девичий голос, — Кэти.
— Кэти? — Я тянусь за полотенцем. — Тебе нужно со мной поговорить?
— Да, — настойчиво раздается в ответ.
— Подожди минуточку. — Я заматываю мокрые волосы полотенцем, натягиваю халат, завязываю пояс и открываю дверь. — Что случилось, Кэти? Скоро полночь.
Кэти проскальзывает в наполненную паром ванную и плюхается на крышку унитаза. Она в пижаме — белой с розовыми бантиками — и босиком, ногти на ногах покрыты лаком. Я присаживаюсь возле нее на корточки. Я тронута: первое знакомство с классом прошло довольно сумбурно, и все же она готова поговорить со мной.
— Короче, тут такое дело… — начинает она. Хорошенькое личико морщится как у младенца. — Даже не знаю, как сказать…
— Не торопись.
— Ко мне пристает один человек! По-настоящему пристает. И мне страшно.
— Ты это имела в виду, когда на уроке говорила о преследовании?
Она кивает.
— Он пытался… — Кэти не договаривает. Губы кривятся, подбородок дрожит. — Он подкатывал ко мне, а…
— А ты не хотела, чтобы он так делал?
Она снова кивает и закрывает лицо руками. Я слышу всхлип, который приняла бы за сдавленный смешок, учитывая ее поведение в классе, если бы не видела сейчас ее слезы.
— И на уроке рассказать о таком ты не смогла, верно?
Кэти вытягивает кусок туалетной бумаги и сморкается.
— Ни за что! Простите, что я потешалась над тем, что вы нам говорили.
Я отвожу с ее лица завесу волос, и она поднимает на меня глаза. Простое движение руки, но боль пронзает мне душу. Одна прядь прилипает к мокрой щеке Кэти, и она слабо улыбается.
— Кто он? Ты его знаешь по школе? — спрашиваю я. — Или это какой-нибудь парень дома?
— Это бывает, когда я в школе.
Совсем еще ребенок, наивный ребенок, а ведь пятнадцатилетняя девушка. И ее возраст, в зависимости от того, насколько далеко все зашло, представляет собой кучу дополнительных проблем. Тот, кто это затеял, играет с наименьшей из них.
— Ты можешь сказать, кто он?
Кэти не задумываясь трясет головой.
— Ну что ж, нет так нет. — Я и не надеялась с ходу услышать имя. Храбрость — это зернышко, которое должно прорасти, и Кэти свое посеяла. — Как далеко… как далеко у вас зашло, Кэти? — Я пытаюсь выяснить, занимался ли он с ней сексом… заставлял ли заниматься сексом.
Кэти молча смотрит перед собой, дышит тяжело, вздрагивает. Рот приоткрыт, слова готовы слететь с губ. Я глажу ее по спине.
— Можешь не говорить. Всему свое время.
Обвожу взглядом потолок, стены, треснутые стекла — сколько всего видело это здание. Сую руку в воду, вытаскиваю пробку из ванны и стряхиваю капли с руки. Мы сидим и молча слушаем, как утекает, булькая, вода, и обе надеемся, что вместе с ней исчезнет и то, о чем мы думаем.
Учебный год катится безостановочным потоком уроков, спортивных событий, музыкальных репетиций, а для нас с Сильвией — бесконечными материнскими заботами, от стирки до вывихнутых лодыжек и тоскливых слез по дому.
— Тебя искал Эдам. — Сильвия встряхивает простыню и ловко расстилает на гладильной доске. Два раза пыхает паром, и отутюженная, хрустящая простыня ложится на стопку других таких же.
— Да?
Сердце екает, сама не знаю почему. До сих пор мне удавалось держаться от коллег на почтительном расстоянии. Энджи Рэй, учительница английского и одновременно тренер по баскетболу, чуть не каждый день уговаривает меня заглянуть в деревенскую пивную, куда учителя ходят по пятницам — выпить и поболтать.
— С людьми поближе сойдешься, — всякий раз говорит она.
«Не хочу!» — думаю я и вежливо улыбаюсь. А ей обещаю постараться, но потом у меня начинается мигрень, или дает сверхурочное задание сестра-хозяйка, или дела семейные якобы требуют моего присутствия где-нибудь подальше от Роклифф-Холла.
— Похоже, что-то важное. — Сильвия принимается гладить форменные юбки. Пищит пейджер, она выключает утюг, читает сообщение и закатывает глаза: — Кому-то угодили хоккейным мячом по носу.
— Он не говорил, что снова зайдет? — успеваю я спросить, прежде чем она убегает, подхватив аптечку первой помощи.
— Эдам? — Она стреляет глазами мне за спину. — Легок на помине. — И Сильвия с ухмылкой протискивается мимо Эдама, который неуклюже подбоченился на пороге, зигзагом перечеркнув локтями дверной проем.
— Привет, — говорит он, когда Сильвия исчезает в коридоре.
Если его прислала Энджи, ответ будет прежним. Я не собираюсь участвовать в их еженедельных пирушках. Не хочу я ни с кем сходиться. Мне бы забиться в дальний угол и не попадаться никому на глаза.
— Здравствуйте, — отзываюсь я. — Еще что-нибудь потеряли? — Я снова включаю утюг, решив помочь Сильвии с юбками.
— Может быть, — отвечает Эдам сиплым, очень серьезным голосом и опускается в старое продавленное кресло у газового камина. — Хочу спросить о ваших занятиях.
— А что такое? — Я отрываюсь от гладильной доски.
— Вы уже знаете Кэти Фенуик?
— Кэти?.. — переспрашиваю я, оттягивая время, чтобы подумать. Прошлой ночью она была в ужасном состоянии; теперь меня о ней спрашивает Эдам. — Нет еще. Видеть, наверное, видела, но…
— Если она станет вам что-нибудь рассказывать, дайте мне знать. Ладно? — Эдам ерзает в кресле. Ему неудобно — и физически, и морально.
— То есть? — Я не могу обмануть ее доверие. — С ней что-то не так?
— Просто дайте мне знать, если она что-нибудь скажет.
Взгляд Эдама, пробежав по длинной комнате, где выстроились в ряд стиральные машины и сушилки и стопками лежит белье, упирается в высокое окно, выходящее на спортивную площадку. В тумане ранней осени мелькают зеленые и желтые пятна — цвета школы. Это девочки гоняют хоккейный мяч.
— Меня уже наверняка с собаками разыскивают. — Эдам резко встает и удаляется, широко шагая длинными ногами.
А я прислушиваюсь к отзвуку его слов и гадаю: действительно он срочно кому-то понадобился или он не тот человек, за которого я его принимала?
Глава 16
Иногда меня просили помочь с ужином. Выбирали из всех и за руку вели на кухню, а другие дети смотрели во все глаза. «Не хочу ходить в любимчиках, — думала я, когда Патрисия в первый раз взяла меня. — Домой хочу!» В большущей кухне громоздились механизмы размером с автомобиль, их покрывала жирная желтая пленка, которая оставалась на пальцах даже после того, как я мыла руки. А запах отбивал всякий аппетит.
