Глава 42
Через двадцать четыре часа после моей смерти меня качало и перед глазами плыло. Я здорово стукнулась головой. Не могу сказать, что именно пошло не так, в чем я ошиблась, хотя к советам прислушалась и досконально, насколько позволило время, изучила вопрос. Но факт оставался фактом: несмотря ни на что, я осталась в живых, эта часть прошла по плану. Остальное было не в моей власти.
Ни о какой больнице не могло быть и речи. В первый вечер я сидела перед ящиком в номере мотеля, таращила глаза в какую-то телевикторину, тряслась и не могла понять: почему я не в состоянии ответить на самые элементарные вопросы или, например, пересчитать гнусные цветочки на замызганных шторках? Стоило только вспомнить — и у меня едва хватало сил на вдох и выдох; я с трудом верила, что умерла.
Прочел ли кто-нибудь мое письмо?
Я откусила яблоко. Некоторое время назад женщина, которой я еще до конца не стала, сняла его с витрины супермаркета и отнесла на кассу в корзине, где уже лежали краска для волос, ножницы, печенье, сухофрукты, шоколадка и вода. Расплатившись наличными, я сложила покупки в багажник двадцатилетнего «форда-эскорт», за который на окраине города также было заплачено наличными перекупщику. Вопросов он не задавал. Надо надеяться, этот драндулет довезет меня куда надо. Потом он окажется на придорожной стоянке, с ключами в зажигании, оставленный на милость воришек.
В дверь постучали. Я обмерла, и ребра стянуло болью. Ткнув пальцем в кнопку телевизионного пульта, я убрала звук, погасила настольную лампу, но было уже поздно.
— Эй, вы здесь? — В дверь забарабанили сильнее. — Откройте, милочка, — призывал женский голос.
Я сползла с кровати и, не снимая цепочки, приоткрыла дверь. В узкую щелку пахнуло сигаретным дымом.
— Да?
— Хотела проверить, милочка, у вас все в порядке? — В коридоре стояла регистраторша мотеля.
Я нахмурилась, по привычке подняла руку, чтобы заправить за ухо волосы, которых уже не было.
— Да, все хорошо.
Мне было плохо и совершенно не хотелось знать, с чего вдруг она переполошилась. Лучше всего побыстрее закрыть дверь, но она подставила ногу. Крупная тетка.
— Просто когда вы регистрировались, вы вроде как были чем-то расстроены. И встревожены. Вроде как что случилось.
— Нет, все в порядке. Правда. — Я даже улыбнулась, прежде чем потянуть дверь на себя, но нога мешала по-прежнему.
— Вы были у доктора насчет… этого? — Она прикоснулась к своей щеке.
— Пустяки, — ответила я. — Через пару дней заживет.
— Ну, коли так, милочка… Ладно. — Она собралась уходить, но вдруг передумала. — Просто у нас иногда останавливаются женщины, которых… собственные мужики отколошматили…
— Что вы, ничего подобного. А это… ерунда, упала с велосипеда. Спокойной ночи.
На этот раз дверь закрыть удалось.
Я снова легла, но спать не могла. Слушала, как подъезжают и уезжают машины, как за стеной болтают постояльцы. Слушала, как ночью вываливаются из пивной на улицу поздние посетители и как поет радио, заглушая мои рыдания.
Утром я нацепила уверенное выражение лица (моего нового лица) и позвонила. Надо было позаботиться о дальнейшей жизни.
Женщине лет шестьдесят, да еще с хорошим хвостиком. Она открывает дверь и оглядывает нас с головы до ног, подмечая все, вплоть до диктофона в руках у Эдама и сумки у меня на плече.
Несколько мгновений она переводит глаза с Эдама на меня и обратно, но ничем себя не выдает. Только чуть дольше задерживает взгляд на мне, и я отчаянно ломаю голову — как, судя по всему, и она. Ее лицо мне знакомо, но откуда, вспомнить не могу.
— Спасибо, что согласились поговорить. — Эдам жмет ей руку.
Ее седые волосы стянуты в такой тугой пучок, словно его не распускали десятилетиями. Испуганное выражение разгладило все морщинки на напудренном лице. Несмотря на всю суровость и угловатость, на строгую прическу и стиснутый рот над крупным мужским подбородком, есть в ней какая-то мягкость. Эта мягкость слышна в голосе, когда она отходит в сторону и пропускает нас в дом:
— Сюда, пожалуйста.
Нас провожают в маленькую гостиную. В камине полыхает уголь, дышать нечем. Хозяйка знаком предлагает нам присесть на крошечный диванчик, заботливо укрытый пледом, а сама устраивается в единственном кресле у огня.
— Я очень признателен за то, что вы уделили нам время. — Эдам приподнимает диктофон. — Вы не против?
Качнув головой, женщина бросает взгляд в мою сторону. Я замечаю, как она сводит брови, как у нее вздрагивает подбородок. Она складывает на коленях руки и говорит:
— Да я мало что знаю.
Эдам скован, напряжен, но и взволнован, словно эта женщина — ключ к завершению его исследований. Я могла бы ему сказать, что это не так, что если он хочет найти ответ, ему придется копнуть куда глубже. Но я молчу и только ободряюще поглядываю на него. Эдам включает диктофон.
— Скажите, пожалуйста, когда вы начали работать в детском доме Роклиффа? И кем?
Женщина коротко кашляет.
— Я начала работать в Роклифф-Холле пятого июня тысяча девятьсот семьдесят первого года, а ушла, когда детский дом закрыли. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом. Я заботилась о детях как родная мать.
Я всматриваюсь в ее лицо… и холодею: меня пронзает догадка.
Зачем я пришла сюда?
— Взгляните на этот список. Вам знакомы какие-нибудь из этих имен?
Щурясь, женщина держит листок бумаги на вытянутой руке. Должно быть, обычно она читает в очках. Немного погодя кивает:
— Да, я помню почти всех. Все они из детского дома. Некоторые поступили еще младенцами.
— Вы можете сказать, что с ними случилось? — Эдам заметно дрожит, а шея в вырезе белой рубашки и лицо до самых волос покраснели.
— Померли маленькие негодники, померли бедолаги.
Вот когда я узнаю этот голос из прошлого — грубоватый, с нотками скуки, презрения и усталости. Мягкости и приветливости нет и в помине — передо мной возник другой человек.
— Так полиция сказала, — добавляет она. — А я тогда сообщила все, что знала.
— И вам должно быть известно, что в детском доме обнаружили банду педофилов, трое ее членов были обвинены в насилиях и убийствах детей, а уж потом вскрылась целая сеть.
После вопроса Эдама наступает молчание. Огонь яростно шипит и так печет, что у меня багровеет левая щека. Наша собеседница вдруг теряет охоту продолжать беседу.
— Да, — коротко отвечает она.
— Однако известно, что в последнем убийстве в Роклиффе принимали участие четверо человек, не так ли? Один из них скрылся, о нем по-прежнему ничего не известно, и он не получил срок вместе с остальными. Я прав? — Эдам делает вдох и задерживает дыхание до ответа женщины.
