— Перестань, мам! Ты меня пугаешь.
Джози должна быть в безопасности — это главное. Нина дрожащей ногой вдавила педаль в пол, задев бампером стену, резко вывернула руль и ударила по газам. Машина сорвалась с места, но Нина дала бы голову на отсечение, что успела заметить у служебного входа Бернетта, наблюдающего за их бегством.
— А помнишь… — Нина сжимала обеими руками чашку с чаем, помнишь, как мы вчетвером в первый раз пошли в ресторан? Ты еще сказала, что Мик — моя недостающая половинка.
Лора уже не плакала. Ее слезы вылились в смех: надо же, Том все-таки ее бросил. Нина приехала как нельзя кстати, вот только подруга и сама находилась в ужасном состоянии. Поплакавшись, обе женщины, как ни странно, немного успокоились. Правда, Лора не могла понять, зачем Нине понадобилось запирать обе входные двери, проверять все окна и задергивать все шторы.
— И до сих пор так считаю, — отозвалась Лора. — Зато про Тома я никогда не думала, что мы с ним две половины одного целого. Тебе здорово повезло.
Нина взяла подругу за руку.
— Да, повезло. — Лорины слова не принесли привычного покоя, лишь напомнив обо всем, чего Нина должна была лишиться. — Мне дольше падать. Ты сама говорила.
Лора неуверенно кивнула, пытаясь сообразить, что у Нины на уме. Они сидели на кухне, в хорошем темпе уговаривая бутылку вина, а девчонки в комнате Нат наверняка злословили о пребывающих в растрепанных чувствах мамашах. Ненадолго заскочил домой за вещами Том, сердито пошвырял в чемодан одежду, как мог, успокоил дочь, которая со слезами упрашивала его не уходить.
Нина смотрела в окно, как он уезжает.
— Чья это машина? — Она прищурилась, пытаясь разглядеть удаляющийся темно-зеленый автомобиль. — По-моему у Тома был серебристый «БМВ»?
Лора нервно хохотнула.
— Был да сплыл. Забрали. Его фирма борется за экономию, так что Том уже пару недель как пересел на этот «ровер». Прямо-таки сердце кровью за него, бедняжку, обливается. Уж очень он разобиделся, что не получил последней модели. Поделом ему!
Нина слабо улыбнулась. В этот момент зазвонил ее мобильный.
Мик переехал к Нине через одиннадцать дней после их пикника в Даунсе.
— А чего ждать? — сказал он, и она согласилась.
В самом деле, не жить же ему на этой кошмарной стоянке для прицепов. Прямой смысл поселиться вместе. Иначе она прогуливала бы работу, не в силах выбраться из его теплой постели, чтобы успеть на первый автобус до города. К тому же Мику нужно место для картин, а в ее комнатенке и то посвободнее, чем в его трейлере. И невелика беда, что придется пожертвовать почти всей кухней.
— Питаться будем в ресторанах! — продолжал он.
— Разоримся, — усмехнулась Нина.
— Тогда будем воровать.
— И угодим за решетку!
— Не согласен — я без тебя умру, — сказал он, укладывая Нину среди тюбиков с краской, блокнотов, набитых фотографиями коробок из-под обуви — остатков их некогда отдельных жизней.
В этом хаосе забылось, кто они, кем были всего несколько дней назад. Нина думала только о том, какой она будет, завершив преображение. С этого момента Мик стал такой же неотъемлемой частью ее жизни, как новый цвет волос и непривычное имя в чековой книжке.
Неделю спустя Мик продал две картины и окончательно уверился, что Нина его счастливый талисман.
— Я получил шестьдесят фунтов! — гордо объявил он.
Тогда Мик и решил изменить свою манеру письма, покончить со старыми привычками и оставить в прошлом все, что было прежде. Когда в руках кисть, ему достаточно подумать о Нине — и его полотна наполняются будущим. Так говорил он, обнимая ее и размышляя о том, как бы он выжил без этой юной красоты.
Вдобавок к работе на телевидении Нина устроилась в соседнее кафе — три вечера в неделю делать сэндвичи. С Миком в ее одинокую жизнь пришли тепло и покой, появилась цель. Она наслаждалась его присутствием, словно утоляла жажду. Мик был для нее всем: другом, возлюбленным, собеседником, товарищем по играм, родной душой.
Через несколько лет в их жизни появилась Джози, и Нина окончательно поверила, что так хорошо будет всегда. Она вычеркнула прошлое. Фильм ужасов остался за спиной, впереди ждала лирическая картина с наисчастливейшим концом. И Нина играла в ней главную роль.
— А конец оказался печальным… — Нине вспомнилось, как гоготал Итон Ричер, когда она норовила уклониться от ответов на его настырные расспросы о трюках в несуществующем фильме.
— Печальный конец? — переспросила Лора, едва разобрав, что там подруга бормочет себе под нос. После телефонного разговора минуту назад Нина будто отключилась от реальности и несла околесицу. — Я бы сказала — дьявольски печальный конец. Трагедия, черт бы ее побрал, вот что это такое!
Она достала из стиральной машины мокрое белье, вытянула из общей кучи несколько мужских сорочек, трусы, майки, еще что-то, явно принадлежащее Тому, и затолкала в мусорное ведро.
Бледная как полотно Нина молчала, тупо уставившись в пространство.
— Ты только подумай: сам признался, что у него роман на стороне! А я с самого начала подозревала!
— Не отпускай его, — тихо сказала Нина, глядя прямо перед собой и почти не вникая в гневные речи подруги.
— Что?!
— Верни его. Если ты дашь ему уйти — все. Конец.
— Ну и отлично. Скатертью дорога.
— Как будто он умер… Разве ты хочешь, чтобы Том умер? — Нина помолчала, чтобы подруга могла вдуматься в смысл этих слов. — Не дай ему умереть, — шепнула она и крикнула Джози, что пора уходить. Ей хотелось домой, к Мику.
Недолгий путь до дома они промчали на недозволенной скорости, ветер свистел в окнах, а в голове у Нины кружились безумные, путаные картины последних дней. Одно было ясно: если Бернетт добьется своего, очень скоро умереть придется не мифической героине выдуманного фильма, а ей самой, Нине.
Глава 49
— у тебя когда-нибудь было чувство, что жизнь кончена?
Я сжимаю виски ладонями.
— бывало
— и что ты делала?
Я задумываюсь. Как объяснить в нескольких словах?
— начинала все заново
— я так скучаю по маме. а ты по своей еще скучаешь?
— конечно, — печатаю я, хотя, по правде говоря, почти не помню ее. Удивительно, как наша память превращается в кладовую запахов, звуков, ощущений, образов. Лоскутное одеяло давно минувшей жизни.
— папа не хочет о ней говорить. и он вечно не в духе.
— постепенно примирится, просто он горюет по-своему.
— он теперь совсем другой со мной. холодный.
