— Посмотрим, что ты запоешь, когда вернешься домой.
— И смотреть нечего, я твердо решился.
— Вряд ли нам с тобой это поможет.
— Почему нет? Ты ведь повеселилась сегодня ночью.
— Ну да, немножко повеселилась. Только не с тобой — большую часть вечера я провела с Гэвом. С Роз. С Терри Джексоном. А ты развлекался сам по себе.
— Ну дык я так пляшу. Партнерша мне не нужна. На танцполе, чтобы крутить стойки и всякие такие штуки, я должен быть весь в себе. А если мы с тобой, скажем, телик глядим, я совсем не такой.
— То есть весь из себя? Или ты имеешь в виду, что не станешь крутить стойки во время моей любимой передачи?
— Да. Нет. Не знаю. На рыбалке я тоже весь в себе. Просто предупреждаю.
— Хорошо, когда люди друг с другом искренни с самого начала.
— Стебаешься, — криво ухмыльнулся Барнси.
— Есть немножко.
— Что ж, и ладно. Много я тут херни намолол, да? — Он встал. — Ну, мне пора, пожалуй.
— Да оставайся, диван удобный.
— Спасибо, спасибо, ценю заботу. Но у меня, знаешь, свои правила игры: или секс, или на выход.
— И куда теперь?
— Обратно в клуб. Я так рано никогда оттуда не сваливал. Дань уважения тебе, можно сказать. — На прощание Барнси пожал ей руку: — Рад был познакомиться. Конечно, радости можно было б и подбавить, да ладно, и так сойдет. Всех не загребешь.
На следующее утро ей уже казалось, что Барнси персонаж ее сновидения. Его некрупная мускулистая фигура, упаковка с тальком, его прыжки и стойки на руках явно подлежали психоанализу с целью определения индивидуальных особенностей восприятия ею мужской сексуальности.
Нет, не следовало ей описывать события этой ночи на следующее утро, во время встречи с Малкольмом. Хмель еще не выветрился у нее из головы, когда она в назначенное время направилась на прием, и потому ей захотелось поупражняться на беззащитном старике, использовать его беспросветную затхлость в качестве оселка для оттачивания своей просветленной прогрессивности. Беседовать с Малкольмом о сексе — все равно что обстреливать его из водяного пистолетика, но Энни это не остановило. Основательно подмокший Малкольм выглядел невесело, и она уже недоумевала, с чего ей в голову пришла такая идиотская идея.
— Сексуальный план… — горестно пробормотал Малкольм. — Значит, вы встретились с лесбиянкой, чтобы стать проституткой.
Что на такое ответишь?
— То, что она лесбиянка, не имеет никакого значения.
Нет, не то. Все не то и не так.
— Не знал, что в Гулнессе есть лесбиянка.
Совершенно определенно не то. Однако не мог же Малкольм оставить сексуальную ориентацию Роз необследованной.
— В Гулнессе проживают по крайней мере две лесбиянки. Но это не…
— И куда они ходят?
— То есть как — куда ходят?
— Понимаю, что я не в курсе событий. Никогда не слышал о клубах или барах для лесбиянок в Гулнессе.
— Малкольм, зачем им какие-то специальные клубы? Вам же не нужен специальный клуб или паб для гетеросексуалов.
— Ну, полагаю, я бы чувствовал себя неуютно в негетеросексуальном пабе.
— Они ходят в кино. В любые рестораны, пабы. Ходят в гости к знакомым.
— Ах да, к знакомым. — Физиономия Малкольма еще больше помрачнела. Ясно, что он подумал: у знакомых, за закрытыми дверьми…
— Может быть, вам стоит поговорить с Роз, если вас так интересуют лесбиянки нашего города?
Малкольм покраснел:
— Это не праздное любопытство, это профессиональный интерес.
— Не хочу показаться эгоисткой, но, может быть, займемся мною?
— Я не знаю, о чем вы хотите побеседовать.
— О моих проблемах.
— Я как-то запутался в ваших проблемах. Они, кажется, меняются каждую неделю. О своем длительном моногамном партнерстве вы уже не упоминаете. Похоже, что все прошедшие годы для вас ничего не значат. Вас больше интересует посещение ночных клубов с целью подцепить мужчин.
— Малкольм, о том, что было прежде, мы говорили прежде. Если вы становитесь в позицию судьи, то мне лучше вообще вас больше не посещать.
— Мне кажется, вы собираетесь совершить много такого, на что мне захочется смотреть с позиции судьи. Из чего следует, как мне кажется, что вам как раз не следует прекращать визиты ко мне.
— И на что же вам захочется смотреть с позиции судьи?
— Ну, на то, что вас тянет спать с кем попало.
Энни вздохнула:
— Можно подумать, что вы меня совсем не знаете.
— В теперешнем обличье — не знаю. Такую, которая готова отдаться первому встречному Тому, Дику и/или Гарри, — не знаю.
— С той только разницей, что я именно не отдалась первому встречному.
— Этой ночью, вы имеете в виду?
— Я вполне могла переспать с Барнси, но не стала этого делать.
Она пожалела, что не знает полного имени Барнси. Это придало бы ее словам больше достоинства, особенно в такой двусмысленной ситуации.
— А почему?
— Потому что, что бы вы обо мне ни думали, я все же не полностью законченная шлюха.
Конечно, от шлюхи в ней вообще ничего не было. В течение пятнадцати лет она не слишком регулярно спала с одним-единственным мужчиной, по большей части без особого воодушевления. Но, даже произнося фразу, что она «не полностью законченная шлюха», она ощутила, как крепнет ее уверенность в себе, в своем сексуальном достоинстве. Вчера она такого и выговорить-то не смогла бы.
— И чем он вам не угодил?
— Дело не в нем. Он славный парень. Странноватый, но в полном порядке.
— Так в чем же дело?
— Я точно представляю, кого я ищу.
— Неужто?
— Да. Определенно. Моего возраста или старше. Чтобы умел держать в руках книгу. Неплохо, если с какой-нибудь творческой жилкой. Собственный ребенок или дети — пожалуйста. Мне нужен кто-то, кто жил, хоть немного.
— Вижу, кого вы описываете.
Вот в этом Энни как раз весьма сомневалась. Появилось, правда, у нее подозрение, что Малкольм сейчас извлечет из рукава жестом фокусника своего недавно разведенного сына или племянника, поэта-любителя и профессионала-музыканта манчестерской филармонии.
— Неужто?
— Вы ищете противоположность.
— Чью?
— Противоположность Дункана.
Второй раз за последнее время Малкольма можно было возвести в ранг ясновидца, пусть и несколько поспешно. Такер — во всем полная противоположность Дункана, у которого ни детей, ни творческой жилки, ни жизни своей не было. Он никогда не швырял камни в окна записных красоток, никогда не страдал алкоголизмом, не колесил по Америке и Европе, не втаптывал в грязь данного Господом таланта. Даже такеровский отрыв от жизни можно было трактовать как жизнь, если подходить с позиции его фанатов. Что ж получается, она влюбилась в Такера, потому что он полная противоположность Дункана? И сам Дункан влюбился в Такера, потому что он его собственная противоположность? Стало быть, Энни и Дункан образовали в головоломке своих отношений зияние сложных очертаний, с причудливыми выступами, зубцами, уголками, а Такер заполнил это зияние?
