Книга Долгое падение, страница 19. Автор книги Ник Хорнби

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Долгое падение»

Cтраница 19

Ведь мы четверо именно это и сделали — мы переступили черту. Это не значит, что мы сделали что-то плохое. Просто с нами произошло нечто, отделившее нас от всех остальных. У нас не было ничего общего, исключая тот факт, что мы оказались вместе на бетонной площадке на высоте пятнадцати этажей, но это самое важное, что вообще может быть общего с другими людьми. Сказать, что у нас с Морин нет ничего общего, потому что она носит плащ и слушает классическую музыку или еще что-нибудь, — это все равно что сказать, например, будто у нас с той девочкой не было ничего общего, кроме родителей. А я всего этого не понимала, пока Чез не назвал Мартина мразью.

А еще я поняла, что Чез мог сказать мне все что угодно — что любит меня, что ненавидит меня, что в него вселились инопланетяне и настоящий Чез сейчас на другой планете, — мне было бы все равно. Он, конечно, должен был мне все объяснить, думала я, но что с того? Что хорошего принесет мне объяснение? Лучше мне от этого не станет. Это все равно что чесаться при ветрянке. Кажется, что это поможет, но потом опять чешется, и так до бесконечности. Я вдруг ощутила, что мое больное место далеко, за много миль отсюда, и даже будь у меня самые длинные руки в мире, я бы все равно не дотянулась до него. Поняв это, я испугалась, что мое неприятное ощущение останется навсегда, а мне это не нравилось. Я знала обо всем, что натворил Мартин, но, когда ушел Чез, мне все равно хотелось, чтобы он меня обнял. Я бы даже не стала беспокоиться, позволь он себе немного лишнего, но он этого не сделал. Он сделал все наоборот: отпрянул от меня, как от прокаженной.

Прости, извинилась я. Прости, что этот козел стал обзываться. А Мартин сказал, что это не моя вина, но я ему ответила, что если бы не я, его бы не обозвали мразью в новогоднюю ночь. А он сказал, что его часто так называют. (И это, кстати, правда. Я уже достаточно долго его знаю, и, надо сказать, совершенно незнакомые люди раз пятнадцать называли его мразью, подонком — раз десять, извращенцем — примерно столько же, а засранцем — раз пять-шесть. И еще: сволочью, идиотом, козлом, мерзавцем и придурком.) Его никто не любит, хотя это странно — он ведь знаменит. А как можно быть знаменитым, если тебя никто не любит?

Мартин говорит, что это все не имеет никакого отношения к той истории с пятнадцатилетней девочкой; он считает, что после этого случая стало даже получше, поскольку люди, которые называют его мразью, нормально относятся к сексу с несовершеннолетними. И вместо оскорблений они выкрикивают другое: «Молодца!», «Показал ей, где раки зимуют?», «Ну, ты мужик» и так далее. Если говорить об оскорблениях — но ни в коем случае не о его браке, или отношениях с детьми, или карьере, или душевном равновесии, — тюрьма все же сослужила ему определенную службу. И ведь самые разные люди могут быть знаменитыми, хотя у них нет поклонников. Хороший пример — это Тони Блэр. А еще все ведущие утренних и интеллектуальных шоу на телевидении. По-моему, им за то и платят много денег, что на улицах незнакомые люди так и норовят прокричать им что-нибудь оскорбительное. Даже автоинспектора не называют мразью, когда он выбирается с семьей пройтись по магазинам. Получается, единственный плюс в работе Мартина — это деньги, а еще приглашения на премьеры фильмов и в модные ночные клубы. А там все опять начинается по новой.

Это лишь часть тех мыслей, которые успели пронестись у меня в голове, когда мы с Мартином обнялись. Но они ни к чему нас не привели. Мысли были внутри, а вокруг было пять часов утра, мы все были несчастны, и нам некуда было податься.

И я тогда спросила: что теперь? И еще я нетерпеливо потерла ладони, будто мы чудесно проводили время и праздник нужно было продолжить — будто мы зажигали в клубе «Оушен», а теперь решили выпить кофе и съесть по пирожному в кафе «Бетнал Грин» или зайти к кому-нибудь в гости покурить марихуаны и расслабиться. Тогда я добавила: к кому пойдем? К тебе, Мартин? У тебя небось хата что надо. У тебя там, наверное, джакузи и все такое. Мне сойдет. А Мартин ответил: нет, ко мне домой мы не пойдем. Да времена джакузи, кстати, давно прошли. Наверное, это означало, что он банкрот, а не то, что он слишком толстый, чтобы влезть в джакузи. Мартин ведь не толстый. Он слишком сильно себя любит, чтобы растолстеть.

Но я не сдавалась: ладно, не важно. Достаточно будет чайника и пакета кукурузных хлопьев. А он мне: и этого у меня дома нет. Ну, тогда я и спросила: что ты от нас прячешь? Он тут же ответил: ничего. Но сказал так смешно, словно смутившись, словно он действительно что-то прятал от нас. А потом я вспомнила кое-что, имевшее, возможно, отношение к происходящему, и спросила: а кто оставил тебе сообщение на автоответчике? Никто, отрезал он. Я тут же поинтересовалась: мистер Никто или, может, все же мисс Никто? Но он сказал в ответ: просто никто. Я захотела узнать, почему он все же не хочет пригласить нас к себе, и он объяснил: потому что я вас не знаю? А я ему: как и ту пятнадцатилетнюю девицу? Тогда он сказал, будто разозлившись: ладно. Пойдемте ко мне. Почему бы и нет?

Мы и пошли.

Джей-Джей

Я, конечно, знаю, у нас с Морин был такой момент, связавший нас, — когда она ударила Чеза, — но я, признаться, никак не мог избавиться от мысли, что если мы продержимся до утра, то моя новая группа распадется из-за разности музыкальных вкусов. Наступление утра означало бы, что мы смогли продержаться, и это новый день, новая надежда, новый год ну и далее по тексту. Я не хочу никого обидеть, но мне очень бы не хотелось, чтобы меня видели с этими людьми днем, — надеюсь, вы понимаете, о чем я, — а особенно… особенно с некоторыми. Но до утра и нового дня оставалась всего пара часов, так что я не видел иного выхода, кроме как пойти с ними к Мартину. Поведи я себя иначе, это выглядело бы некрасиво и недружелюбно, к тому же я не настолько сильно мог себе доверять, чтобы оставаться в одиночестве.

Мартин жил в небольшом коттедже в районе Айлингтон, рядом со старым домом Тони Блэра, — не совсем то место, где обычно оседают в трудные времена. Мартин заплатил за такси, и мы пошли за ним по направлению к дому. На двери было три или четыре звонка, так что не весь дом принадлежал ему, но я бы не мог себе позволить снять там даже квартиру.

Он уже достал ключ, как вдруг помедлил и обернулся.

— Слушайте, — сказал он.

Больше он ничего не сказал, так что мы прислушались.

— Я ничего не слышу, — сказала Джесс.

— Нет, я не в том смысле. Я хотел сказать: «Слушайте, мне надо вам кое-что объяснить».

— Давай, — подбодрила его Джесс. — Скажи нам.

— Уже очень поздно. Так что… не потревожьте соседей.

— И все?

— Нет, — ответил он и, сделав глубокий вдох, продолжил: — Возможно, там кто-то есть.

— В твоей квартире?

— Да.

— А кто?

— Не знаю, как вам объяснить. Моя девушка, если угодно. Хотя называйте как хотите.

— Так ты вечером был с девушкой? У вас было свидание?

Я пытался сказать это спокойно, но сами понимаете… Господи, как она пережила этот вечер? Сначала вы сидите в клубе или еще где-то, а в следующую секунду он исчезает, потому что хочет спрыгнуть с крыши.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация