— Пока, — улыбнулась Джесс.
Больше я не видел Кэти. Будь я на ее месте, я бы до сих пор восстанавливал в памяти произошедшее за завтраком. Я бы записал все, потом попросил бы друзей разыграть эту сценку, пытаясь найти хоть какое-то объяснение событиям того утра.
С Джесс сложно: никогда не знаешь, была ли у нее в голове мысль или она пальцем в небо попала. Когда болтаешь без умолку, как она, шансы попасть пальцем в небо всегда есть. Как бы то ни было, она была права: если бы не музыка, не было бы никакой Кэти. Она была первой моей женщиной после распада группы, единственной женщиной, которая была у меня, не занимающегося музыкой, — девственность я потерял, когда наша группа уже существовала, и все время после этого оставался в группе. После ее ухода я начал беспокоиться, не получится ли так, что лет через сорок я окажусь в каком-нибудь гребаном доме престарелых и буду рассказывать своей беззубой соседке, как менеджер «Р.Е.М» хотел работать с нашей группой. Когда я буду что-то собой представлять? Когда найду себе работу, стану личностью, достойной внимания других людей? На хрена бросать что-то, если это нечем заменить? А если бы мы продолжили разговаривать о книгах, вообще не упоминая музыку… Разве оказались бы мы тогда в постели? Мне сложно это себе представить. Казалось, без моей прежней жизни у меня вообще никакой жизни не было. Эта ночь должна была улучшить мое моральное состояние, но ни хрена — в итоге чувствовал себя разбитым, я был в отчаянии.
Морин
Мы даже особенно не задумались, почему Мартин не спустился с утра, хотя завтрак был включен в стоимость путевки. Я понемногу привыкала, что каждый день происходит что-то, мне непонятное. Я не понимала, что произошло с Джесс в ту ночь, не понимала, почему за нашим столиком сидела какая-то странная женщина — девочка на самом-то деле. Я теперь я не понимаю, куда делся Мартин. Но непонимание — это не так страшно. Например, если смотришь по телевизору фильм про грабителей и полицейских, то иногда не понимаешь начала, но ты и не должен ничего понимать. Ты все равно смотришь дальше, потому что в конце многое прояснится — нужно только смотреть внимательно. Я старалась думать о существовании с Джесс, Джей-Джеем и Мартином как о фильме про грабителей и полицейских. Если я чего-то не понимала, то просто заставляла себя вести себя спокойно. Я ждала, пока кто-нибудь даст мне подсказку. К тому же начала понимать, что не так уж и важно, все ли ты понимаешь или почти ничего. Я не совсем поняла, зачем нам нужно было рассказывать, будто нам явился ангел. Не поняла, как мы вообще оказались на телевидении. Но теперь все, похоже, забылось, и зачем беспокоиться из-за этого? Да, я действительно сильно беспокоилась, чтобы всем хватило места за столом, но причиной тому было не смущение. Просто я не хотела, чтобы Мартин подумал, будто мы можем так невежливо с ним обойтись.
После завтрака я попыталась дозвониться до приюта, но у меня не получилось. В итоге я попросила Джей-Джея мне помочь, и он объяснил, что нужно было набирать еще кучу лишних цифр, а какие-то не нужно было набирать, и еще что-то. Но звонить домой не было наглостью с моей стороны, поскольку остальные разрешили мне звонить в Англию раз в день, сколько бы это ни стоило. Они сказали, что иначе я не смогу нормально отдохнуть.
А телефонный звонок… На самом деле он все изменил. Буквально две-три минуты. Но за эти минуты в моей голове пронеслось больше мыслей, чем за все время моего пребывания на крыше. Не то чтобы мне сообщили какую-то плохую новость или вообще какую-либо новость. Мэтти был в порядке. А что с ним могло случиться? Ему был нужен уход, и за ним ухаживали, а что еще? Я пыталась растянуть тот разговор, и надо отдать должное человеку, с которым я разговаривала, — он искренне пытался продлить время нашего разговора. Храни его Господь. Но ни я, ни он не знали, о чем говорить. Мэтти никогда ничего не делает, и в тот день он тоже ничего не делал. Его вынимали из кресла-каталки — мы поговорили об этом, но большей частью речь шла о погоде и садике при приюте.
Я поблагодарила того человека и повесила трубку, а потом на мгновение задумалась, пытаясь избежать накатывавшей жалости к самой себе. Любовь, забота и многое другое, что может дать только мать… Впервые в жизни я поняла, что ему это безразлично. От меня было не больше проку, чем от людей из приюта. Возможно, я справлялась получше, поскольку у меня опыта побольше. Но всему необходимому я могла бы научить их за пару недель.
Иными словами, даже если я умру, с Мэтти все будет в порядке. С самого его рождения мысль о собственной смерти пугала меня больше всего, а теперь оказалось, что ничего ужасного в этом нет. Я не знала, как понимание этого может отразиться на моем желании покончить с собой. Я не знала, была ли вся моя жизнь бессмысленной тратой времени или все же нет.
Спустившись вниз, в холле я встретила Джесс.
— Мартин выехал из отеля, — сказала она.
Я вежливо ей улыбнулась, но прошла мимо, не замедлив шага. Мне не было дела до Мартина, который выехал из отеля. Не сделай я тот телефонный звонок, я бы не так отреагировала, поскольку у Мартина были все деньги. Но если бы он действительно уехал вместе с деньгами, то какая тогда была бы разница? Я могла остаться там или не остаться, могла есть и могла не есть, могла пить и могла не пить, могла вернуться домой и могла не вернуться, но всем было бы все равно. Почти весь день я гуляла. Бывает ли людям грустно на отдыхе? Думаю, что бывает — ведь столько времени остается на размышления.
До конца недели я старалась держаться от остальных подальше. Мартин и так куда-то делся, а Джей-Джей, похоже, не особенно возражал. Джесс это не очень понравилось, и пару раз она пыталась заставить меня пообедать с ней или сходить на пляж. Но я только улыбалась и отвечала: «Нет, спасибо». Я не говорила: «Но ты всегда была так груба со мной! Почему же сейчас тебе хочется со мной разговаривать?»
У администратора отеля я одолжила книжку, дурацкую книжку в розовой обложке. Она называлась «Коготки для Бет», и речь там шла о девушке, чей кот превратился в симпатичного юношу. И юноша хочет на ней жениться, но она долго не может решиться, поскольку он кот. Иногда я читала эту книгу, иногда спала. Но мне всегда было вполне комфортно наедине с самой собой.
За день до отлета я сходила на мессу — впервые за последний месяц, наверное. В том городке была чудесная старая церквушка — не то что наша, современная и похожая на коробку. (Раньше я часто задавалась вопросом, может ли вообще Бог отыскать нашу церковь, но к этому моменту Он уже точно ее отыскал.) Войти туда и сесть оказалось легче, чем я думала, но в первую очередь потому, что там я никого не знала. Но потом стало чуть тяжелее, поскольку все люди были совсем чужие, а еще я часто путалась, не зная языка.
Но потом привыкла. Я как будто зашла в темную комнату — а там было темно, намного темнее, чем в нашей церкви. А спустя какое-то время я начала различать лица, и это были знакомые лица из моей церкви. Не настоящие, конечно, а их собратья из Тенерифе. Там была женщина, похожая на Бриджит, — она всех знала, все время оглядывалась, кивала головой и улыбалась. Был и человек, с трудом державшийся на ногах, хотя до вечера было далеко, — то был Пэт.
