Все заерзали, и я воспринял это как проявление солидарности, пусть и без особого энтузиазма.
— Спасибо тебе, — сказал Джей-Джей. — Очень трогательно. Когда кончаются эти девяносто дней?
— Тридцать первого марта.
— Вот так совпадение, — удивилась Джесс. — Ровно три месяца.
— И что?
— Ну, как-то это несерьезно. Ненаучно, что ли.
— А если бы речь шла о восьмидесяти восьми днях?
— Ну да. Это было бы более научно.
— Нет, я все понял, — прервал нас Джей-Джей. — Три месяца — это правильный срок. Каждое время года длится три месяца.
— Весьма похоже на правду, — согласился я. — Особенно если учесть, что всего четыре времени года, а в году ровно двенадцать месяцев.
— Так что мы вместе перезимуем. Это круто. Ведь именно зимой накатывают все грустные мысли, — объяснил Джей-Джей.
— Похоже на то, — снова согласился я.
— Но нам нужно что-то делать, — задумался Джей-Джей. — Не можем же мы просто сидеть и ждать, пока закончатся эти три месяца.
— Типичный американец, — сказала Джесс. — А что ты хочешь сделать? Забросать бомбами какую-нибудь несчастную маленькую страну?
— Конечно. Бомбардировки немного меня отвлекут.
— Так чем мы будем заниматься? — спросил я у него.
— Вот уж не знаю. Зато я знаю, что если мы оставшиеся полтора месяца будем только ныть, то мы тем самым не будем себе помогать.
— Джесс права, — признал я. — Типичный американец. «Не будем себе помогать». Помоги себе сам! Все в твоих силах, стоит только захотеть, так? Можешь и президентом стать.
— Да что вы все, с ума посходили? Я не предлагаю всем стать президентами. Можно хотя бы официантом поработать.
— Чудесно! — воскликнула Джесс. — Давайте откажемся от мыслей о самоубийстве потому, что кто-то дал нам пятьдесят пенсов чаевых.
— Нет, в этой гребаной стране ни хрена ты не получишь. Прости, Морин.
— Но ты всегда можешь вернуться туда, откуда приехал, — заметила Джесс. — Это бы многое изменило. К тому же дома у вас есть и повыше, разве нет?
— Ладно, — сказал я. — Осталось сорок шесть дней.
В той статье было еще кое-что. Там было интервью с человеком, выжившим после того, как он попытался покончить с собой, спрыгнув с моста «Золотые ворота» в Сан-Франциско. Он рассказал, что как только он прыгнул, то сразу понял: в его жизни нет ничего такого, с чем он не мог бы справиться — за исключением того, что он уже спрыгнул с моста. Не знаю, почему я не рассказал об этом остальным; вам может показаться, что это была бы весьма уместная история. Но я хотел какое-то время не рассказывать об этом. Мне казалось, что настанет еще более подходящей для нее момент, когда наша история закончится. Если она вообще закончится.
Морин
На следующей неделе об этом написали в местной газете. Я вырезала статью, сохранила ее и теперь время от времени перечитываю ее, пытаясь понять того бедного человека. Никак не могу выбросить его из головы. Его звали Дэвид Фоули, он покончил с собой из-за проблем с женой и детьми. Она встретила кого-то другого и переехала к тому мужчине вместе с детьми. Как я узнала из статьи, он жил всего в двух кварталах от меня, и мне это показалось очень странным совпадением, но потом я догадалась, что люди, о которых пишут в местной газете, всегда живут где-то рядом, если только речь не идет о каком-нибудь высоком госте, приехавшем открывать школу или еще что-нибудь. Например, в школу Мэтти однажды приезжала знаменитая актриса Гленда Джексон.
Мартин был прав. Увидев, как спрыгнул Дэвид Фоули, я поняла, что не готова была сделать то же самое в Новый год. Я была готова что-то делать ради этого, поскольку у меня появлялись хотя бы какие-то дела, и я с каким-то странным нетерпением ждала Нового года. Встретив на крыше людей, я с удовольствием разговорилась с ними, вместо того чтобы прыгать. Думаю, они бы не стали мешать мне прыгать, если бы знали, почему я оказалась на крыше. Они бы не держали меня. Но, несмотря на это, я бы все равно спустилась по лестнице и пошла на ту вечеринку. Бедняга Дэвид не захотел с нами разговаривать, и я это запомнила. Он пришел туда, чтобы спрыгнуть, а не потрепаться. Я тоже шла туда прыгать, но закончилось все болтовней.
Если подумать, то мы с Дэвидом — противоположности. Он покончил с собой, потому что у него отняли детей, а я хотела это сделать, потому что мой сын по-прежнему был со мной. Наверное, в мире такое происходит сплошь и рядом. Должно быть, многие сводят счеты с жизнью, потому что их браку конец, а другие — потому что не знают, как иначе освободиться от этого бремени. Я часто думала, со всеми ли так — у каждого ли несчастья есть два полюса. Единственное исключение, по-моему, долги. Никто никогда не кончал с собой от избытка денег. Пожалуй, среди нефтяных шейхов самоубийства не так распространены. А если такое и случается, то об этом никто не говорит. В общем, было что-то в моей мысли про зеркальные отражения. У меня было нечто, а у Дэвида не было, и он спрыгнул, а я — нет. Когда речь идет о самоубийстве, ни о каком соревновании речь идти не может, если вы понимаете, о чем я. Страховочного троса-то нет.
Я молилась за упокой души Дэвида, хотя и понимала, что ему от этого легче не станет — он совершил страшный грех, и мои молитвы все равно не будут услышаны. Когда Мэтти заснул, я оставила его на пять минут, чтобы прогуляться до дома Дэвида. Не знаю, зачем я это сделала и что хотела там увидеть, но смотреть там, конечно, было не на что. Он жил на обычной улице, где в больших домах живут по нескольку семей. Так я узнала, что он жил не в собственном доме, а в квартире. А потом мне надо было разворачиваться и возвращаться домой.
В тот вечер я смотрела по телевизору передачу про одного шотландского детектива, у которого не ладятся отношения с бывшей женой, и снова подумала о Дэвиде — он, наверное, тоже не мог наладить отношения с бывшей женой. Сомневаюсь, что передача была именно об этом, но она была не настолько длинной, чтобы подробно описать отношения шотландского детектива и его бывшей жены, а к тому же большую часть времени он проводил в поисках человека, убившего какую-то женщину и подкинувшего труп к дому ее бывшего мужа, чтобы все подозрения пали на него. (Здесь речь идет уже о другом бывшем муже.) Передача длилась около часа, и на споры детектива с бывшей женой и детьми отвели минут десять, а остальные пятьдесят минут ушли на поиски человека, подкинувшего труп в мусорный контейнер. То есть, пожалуй, минут сорок, если учесть рекламу. Я все это подсчитала, поскольку его препирательства с женой были мне интереснее, а такие эпизоды появлялись не особенно часто.
Как мне показалось, десять минут в час — это нормально. Этого было вполне достаточно в той передаче, ведь он — детектив, так что и ему, и зрителям было важно, чтобы дольше всего рассказывалось о том, как он раскрывает убийства. Но и в жизни, по-моему, думать о своих проблемах десять минут в час — это нормально. Вот у Дэвида Фоули не было работы, была весьма высокая вероятность, что он шестьдесят минут в час думал о бывшей жене и детях, а если так делать, то и выбора-то никакого не остается, кроме как забраться на крышу Топперс-хаус.
