Сен-Фон счел нужным отложить самое главное до тех пор, пока
мы не разделаемся с другой парой. Первых двоих увели и бросили в угол и ввели
следующих. Дельное и Фелисити подверглись тем же издевательствам с той, однако,
разницей, что мы поменяли их роли: вместо того, чтобы заставить любовника
выпороть свою возлюбленную, мы принудили к этому девушку; аргументами вновь
были угрозы жестоких пыток, и, как и в первом случае, мы встретили серьезное
сопротивление. Фелисити, премиленькое создание двадцати лет, была не столь красива,
как ее сестра, но также безупречно сложена, и глаза ее были чрезвычайно
выразительны; она проявила незаурядный характер — оказалась более строптива,
нежели сестра, однако Дельное был не таким стойким, как Дормон. Как бы то ни
было, совершив содомию со второй девушкой, наш каннибал, сам того не ожидая,
сбросил семя в изящный зад Дельноса, немилосердно царапая при этом прекрасные
груди Фелисити. После чего, устроившись между Клервиль, которая сократировала
его искусственным членом, и мною, которая его возбуждала руками, он, не сводя
глаз со связанных несчастных, обсуждал с нами окончательную их участь.
— Мне назначено свыше быть злым гением этой
семьи, — говорил он, энергично растирая свои чресла. — Трое сложили
головы в этом доме, двух других я раздавил в их собственном, еще один отравлен
мною в Бастилии, и шансы этих четверых на спасение кажутся мне ничтожными. Вам
не понять, как я люблю такие вот арифметические подсчеты. Говорят, что Тиберий
подводил итог своим деяниям каждый вечер, да и чем стало бы злодейство без
сладостных воспоминаний? Ах, Клервиль, куда же ведут нас наши страсти? Скажите,
мой ангел, ведь у вас светлый ум, скажите, сколько раз вы кончили за свою
жизнь, чтобы я знал ваше мудрое мнение на сей предмет?
— Клянусь своей спермой, — отвечала она, — я
не люблю болтать — я предпочитаю делать дело. В моих жилах течет яд, кипящая
кислота, какая-то дьявольская смесь, мой мозг неизлечимо, болен; я требую
ужасов! Я должна творить их ежеминутно!
— В таком случае давайте окунемся в них, ибо предложение
ваше совпадает с моим настроением, — сказал Сен-Фон. — Меня снова
возбуждают эти две парочки, и то, что я хотел бы с ними сделать, превосходит
мое воображение. Правда, я пребываю в нерешительности относительно конкретных
деталей.
Четверо обреченных хорошо слышали наш разговор и знали, что
их ждет… Однако продолжали цепляться за жизнь.
Жуткое колесо — плод мысли Делькура — стояло на самом виду.
На нем и остановился блуждающий взгляд Сен-Фона, и при мысли этой член его
взметнулся вверх. После громких и деловых рассуждений насчет возможностей
адской машины злодей объявил, что обе женщины должны тянуть жребий, так как это
самый справедливый способ определить, которая из них достойна умереть таким
образом. Этому предложению воспротивилась Клервиль; по ее мнению, поскольку
Сен-Фон однажды уже употребил это колесо для представительниц женского пола,
пусть теперь он понаблюдает, как будет умирать на нем юноша; при этом она
заметила, что нет смысла выбирать между Дельносом и Дормоном, ибо последний
казался ей намного предпочтительнее и сильнее подхлестывал ее воображение.
Однако Сен-Фон запротестовал против такой пристрастности, заметив, что все-таки
честь умереть первым от такой чудесной пытки является привилегией. Мы
приготовили две бумажки, нарисовали на одной колесо, и мужчины вытянули свою
судьбу. Победителем стал Дормон.
— У меня даже подступил комок к горлу, потому что уже
давно не исполнялись мои желания, — сказала растроганная Клервиль. —
Мне кажется, единственное, на что годится эта отвратительная химера, называемая
Всевышним, — облегчать мои злодеяния.
— Обними свою суженую, — сказал мой любовник,
развязав Дормона и оставив связанными только руки, — поцелуй ее, мальчик
мой, а потом докажи ей свою любовь: она будет смотреть на тебя во все глаза,
пока ты будешь мучаться. А если у тебя достанет сил взглянуть на меня, ты
увидишь, как я прочищаю ей задницу вот этой штукой — это я тебе обещаю.
Вслед за тем по своему обыкновению он увел беспомощного
юношу в другую комнату, где они пробыли целый час; мы могли только
предполагать, каким образом жестокий развратник поверял свою великую тайну
тому, кто должен был унести ее с собой в другой мир.
— Что же может там происходить? — спросила
Клервиль, недовольная тем, что приходится ждать, и нетерпеливо поглядывая на
закрытую дверь.
— Не имею никакого понятия, — ответила я, —
однако мне так хочется узнать… Я бы даже пожертвовала нашими отношениями с ним.
В этот момент появился Дормон; на его теле были видны свежие
следы жесточайших пыток, в особенности на ягодицах и бедрах, которые были
покрыты сплошными ранами; на его лице застыло смешанное выражение гнева, страха
и боли; из его пениса и мошонки часто капала кровь, а щеки были багрово-синими
от сильных ударов. Следом шел Сен-Фон, и эрекция его была невероятна;
беспощадная ярость изображалась в каждой его черте: в его трясущихся губах и
трепещущих ноздрях, в его злобно прищуренных глазках; схватив свою жертву за
ягодицы, он резким движением подтолкнул его к нам.
— Шагай, шагай, — проговорила Клервиль вне себя от
радости, увидев Дормона в таком плачевном состоянии, — иди сюда, мой
маленький паж, не теряй времени. — Потом, повернувшись к Сен-Фону, хищница
прибавила: — У нас маловато мужчин, а мне нужны сильные ощущения, пока будет
корчиться эта скотина.
— Вас может лизать его невеста, — предложил
министр, — кроме того, мы с вами займемся содомией…
— А его кровь?
— Не сомневайтесь, мы прольем ее непременно. Клервиль
взяла Дормона за уши, опустила на колени и приказала:
— Целуй меня, дурачок, пока хоть что-то осталось от
твоего прелестного личика.
Дормон не обнаружил особой готовности, и бесстыдница,
плотоядно улыбаясь, потерлась своей промежностью и задом о его нос, после чего
он получил дозволение поцеловать на прощание свою возлюбленную. Та разразилась
слезами и рыданиями, и церемония началась. Матроны привязали обреченного к
страшному колесу, Сен-Фон щекотал клитор нашей распорядительницы, облизывать ее
влагалище заставили Фаустину, а сама Клервиль удовлетворяла меня рукой; Сен-Фон
погрузил свой орган в недра Фаустины, и вскоре все четверо уже купались в
крови. Спектакль был жуткий и не успел он подойти к своему концу, когда девочка
обмякла и поникла, как сломанный стебелек.
— В чем дело? В чем дело, черт побери! — взревел
Сен-Фон. — Что, эта сука уже издыхает? Я не имею ничего против ее смерти,
если только сам буду ее причиной.
С этими словами злодей вылил свою сперму в самые недра тела,
из которого уже ушла жизнь. Клервиль, чьи преступные руки рвали в это время на
части мошонку Дельноса, пока я колола ягодицы юноши длинной булавкой, не
спускала безумных глаз с привязанного к колесу Дормона и, захлебываясь
нечеловеческим хриплым рыком, кончила трижды почти без перерыва.
