Итак, мы бросили беглый взгляд на абсурдные идеи,
проповедуемые разными народами на земле, и теперь я подхожу, наконец, к
доктринам евреев и христиан. Первые твердят о Боге, но никак не объясняют его
происхождение, не дают никакого о нем представления, не рисуют его образ;
стремясь постичь природу этого сверхбожества всех людей, я нахожу лишь детские
аллегории, недостойные величия того Существа, которого меня призывают принять
как Творца всего сущего; более того, законодатели этого народа рассказывают мне
о своем Боге с вопиющими противоречиями и используют при этом такие слова и
такие краски, которые скорее вызывают отвращение, нежели заставляют служить
ему. Пытаясь объяснить его сущность, они утверждают, что в Священных Книгах
звучит голос этого Бога, но меня поражает, почему, рисуя свой образ, Бог
выбирает такие изобразительные средства, которые побуждают человека презирать
его. Столкнувшись с этим вопросом, я решила внимательно прочитать эти Книги и
не смогла отделаться от мысли, что эти писания не только не могли быть
продиктованы разумом или духом божьим, но воистину они написаны много позже
смерти персонажа, который осмеливается утверждать, что он дословно передает
слова самого Бога. Ха! Ха! Вот так воскликнула я, изучив всю эту белиберду, и
убедилась, что Священные Книги, которые хотят всучить мне под видом мудрых
изречений Всевышнего, не более, чем выдумки мошенников и шарлатанов, и вместо
того, чтобы увидеть там отблеск божественного света, я нашла дешевое
трюкачество, рассчитанное на доверчивых глупцов. В самом деле, что может быть нелепее,
чем описывать на каждой странице, как это делается в тех Книгах, богоизбранный
народ, который Бог якобы сотворил для себя самого; что может быть глупее, чем
рассказывать, налево и направо, всем прочим народам земли, что Всемогущий
обращается лишь к этим кочевникам пустыни, что он озабочен только их судьбой,
что лишь ради их блага он меняет движение звезд, перекраивает моря-океаны,
спускает сверху манну небесную, как будто этому Богу не было бы гораздо проще
проникнуть в их сердца, просветить их разум, нежели вмешиваться в безупречный
промысел Природы, как будто благосклонное отношение к темному, ничтожному,
нищему и почти неизвестному народу соизмеримо с высшим величием того Существа,
которому приписывают способность всетворения. И как бы я не хотела принять
разумом то, что эти абсурдные Книги стараются вдолбить в голову читателя, мне
пришлось задуматься над единодушным молчанием историков всех сопредельных
народов, которые обязательно должны были отметить в своих хрониках чрезвычайные
события, коими кишит Священное Писание, и этого факта оказалось достаточно,
чтобы зародить во мне сомнение относительно чудес, описанных в этих баснях.
Скажи на милость, что должна я думать, когда именно среди этого самого народа,
так усиленно восхваляющего своего Бога, больше всего неверующих? Как возможно,
что этот Бог осыпает свой народ благодеяниями и чудесами, а возлюбленный народ
этот не верит в своего Бога? Как возможно, что этот Бог, на манер самых ловких
лицедеев, трубит c вершины горы свои указы, с вершины горы диктует свои высшие
законы законодателям этого народа, который в это самое время там внизу, в
долине, сомневается в нем, и в той долине сооружаются идолы, памятники цинизма,
будто нарочно для того, чтобы мудрый Бог, неистовствующий наверху, получил щелчок
по носу? И вот, наконец, он умирает, этот исключительный человек, только что
предложивший евреям, чудесного Бога, испускает дух, и его смерть сопровождается
чудом; уже самим обилием невероятных событий величие этого Бога должно было
навечно запечатлеться в памяти той расы, которая была свидетелем его величия,
но самое интересное в том, что отпрыски свидетелей того спектакля упорно не
желают признать его величие. Они были менее легковерны, чем их предки, и
несколько лет спустя идолопоклонники разрушили хрупкие алтари Моисеева Бога, и
несчастные угнетенные евреи вспомнили химеры отцов только тогда, когда вновь
обрели свободу. Посте этого новые вожди начинают петь старые песни, но, к
сожалению, их проповеди не подтверждаются деяниями: евреи, заявили эти новые вожди,
будут процветать до тех пор, пока останутся верны заветам Моисея, никогда еще
евреи не высказывали ему большего уважения, как в ту эпоху, и никогда столь
безжалостно не преследовали их несчастья. Избежав гнева воинов Александра, они
избежали затем македонских цепей только дли того, чтобы попасть под иго римлян,
и те, потеряв, в конце концов, терпение от бесконечных восстаний евреев,
разрушили их храмы и разбросали обломки по всей пустыне. Так вот, значит, как
Бог помог им! Вот как этот Бог, любящий их, поправший ради них священный
порядок Природы, поступил с ними, вот как он сдержал свое обещание!
Тогда простите, но не среди евреев я буду искать
универсальное всемогущее существо, ибо у этого несчастного народа я нахожу лишь
отталкивающего призрака, порожденного необузданным честолюбием, и с отвращением
отворачиваюсь от презренного Бога, сотворенного злобой и бессилием. А теперь
давай обратимся к христианам. И какой же сонм еще более несуразных нелепостей
мы здесь видим! Теперь меня поучает уже не взобравшийся на гору громоподобный
сумасшедший — на этот раз сам Бог являет себя через своего посланника, но
незаконнорожденному отпрыску Марии суждены совсем другие почести, нежели
отвергнутому сыну Иеговы, Давай поближе посмотрим на этого мрачного маленького обманщика:
что же он сделает, что придумает, чтобы донести до меня истины своего Бога,
каковы его верительные грамоты, его методы? И он выкидывает дурацкие трюки и
фокусы, ужинает с грязными девками, устраивает комедни с излечением,
каламбурит, потешает и обманывает простачков. «Я сын Божий», — мычит этот
косноязычный неуч, неспособный сказать ничего вразумительного о своем отце.
Именно так и заявляет: «Я сын Божий». Или еще лучше: «Я есмь Бог», и я должна
верить потому только, что он пускает при этом слюни. Далее мошенника вешают на
кресте, ну и что из того? Его ученики бросают его, и вот он, Бог вселенной,
висит, приколоченный гвоздями. А где он зачат? В чреве еврейки. Где родился? В
стойле. Каким образом внушает он веру в себя? Своим жалким видом, бедностью,
плутовством — другого способа убедить меня у него нет. А если я сомневаюсь,
если колеблюсь в своей вере? Тогда горе мне! Тогда моим уделом будут вечные
муки. Таков этот Бог: я ничего не упустила из его сущности, в которой нет ни
одной черты, способной тронуть душу или воззвать к сердцу. И здесь кроется
удивительное противоречие. Новый закон основан на старом и тем не менее он
сводит на нет, стирает в пыль прежний закон — так где же основа этой новой
веры? Неужели этот Христос является законодателем, и на каком основании мы
должны его слушать? Он сам — и только он! — собирается показать мне своего
Бога, пославшего его сюда, но если Моисей был заинтересован в том, чтобы я
поверила в его Бога, который дал ему силу, то этот тип из Назарета не спешит рассказать
о своем Отце, от чьего имени он пришел на землю. Однако новый законодатель
должен знать больше, чем прежний: Моисей, в лучшем случае, мог запросто
беседовать со своим господином, а Христос — кровный сын Бога. Моисей
довольствовался тем, что объяснял чудеса естественными причинами и убеждал свой
народ в том, что молния сверкает лишь для избранных, а более хитрый Христос сам
творит чудеса, и если оба заслуживали презрения у своих современников, то надо
признать, что второй, благодаря своему большему нахальству, с большим
основанием требует к себе почтения. В глазах потомков оба являются создателями
«гетто»
[15]
для евреев, а второму, кроме того, принадлежит
приоритет, что касается виселицы.
