В отличие от вас, Клервиль, хотя я отдаю должное вашему
философскому уму, мне нет нужды упоминать ни этого великого плута Иисуса, ни
этот скучный роман под названием «Священное Писание», чтобы продемонстрировать
свою систему; название вселенских законов дает мне в руки оружие и силы
противостоять вашим взглядам, и эти законы показывают, что в мире абсолютно
необходимо вечное и всеобщее зло, что создатель вселенной — самый порочный,
самый жестокий и самый ужасный из всех деспотов, а его труды — воплощение его
преступной сущности. Без его злодейства, доведенного до высшей степени, ничто
не могло бы существовать в этой вселенной; однако зло — это моральная сущность,
а не искусственно созданная вещь; это извечная сущность, она была до сотворения
мира и составляла чудовищное, отвратительное существо, которое и придумало
столь ужасный порядок. Следовательно, она переживет создания, населяющие этот
мир. Все они вновь вернутся в безбрежную и бесформенную стихию зла, дабы
породить других, еще более порочных, именно поэтому с возрастом все портится и
деградирует, и это вызвано бесконечным круговоротом разложившихся элементов в
системе молекул зла.
Теперь я вам объясню, как пришел к замечательной мысли
продлить страдания человека, заставить его страдать и после смерти посредством
клочка бумаги, вставленного в его анус. Скажу вам откровенно, что нет ничего
проще этого, и а бы добавил, ничего надежнее: если мне было угодно назвать это
слабостью, так только потому, что мне не приходило в голову, что придется
излагать вам мои взгляды. Словом, я уверен в своем методе и докажу вам его
эффективность.
Когда мои жертвы прибывают в чрево зла, у них есть
свидетельство того, что в моих руках они испытали все страдания, какие только
можно испытать при жизни, и попадают в разряд добродетельных существ. Благодаря
моим стараниям их слияние с молекулами зла становится чрезвычайно
затруднительным делом, поэтому агония их бывает ужасна, и по законам
притяжения, важнейшим во вселенной, эта агония относится к тому же типу
страданий, что они испытали перед смертью. Как магнит притягивает железо, как
красота возбуждает плотский аппетит, так и разные типы агонии, скажем, типы А,
Б и В, стремятся к своему подобию и соединяются с ним. Человек, которого моя
рука ввергла, допустим, в агонию типа Б, возвратится в систему молекул зла
через ту же агонию Б, а если этот тип самый ужасный, я знаю, что жертва при
возвращении в чрево зла испытывает ту же самую агонию, так как возвращение
сопряжено с такими же точно муками, которые душа претерпела, уходя из жизни. Ну
а сам способ — просто формальность… может быть, ненужная и пустая, но она мне
нравится.
— Признаться, — покачала головой Клервиль, —
это самая удивительная и самая странная система, какая могла прийти в
человеческую голову.
— Зато не такая экстравагантная, как ваша, —
отвечал Сен-Фон. — Послушать вас, так Бога следует либо очистить от всех
пороков и недостатков, либо отвергнуть; что же до меня, я принимаю его целиком,
со всеми его пороками, и тому, кто знает все отвратительные свойства существа,
которого только из страха называют милосердным, мои идеи покажутся более
разумными, нежели те, что изложили вы.
— Но ваша система построена на жутком ужасе перед
Богом.
— Верно, он наводит на меня ужас, однако моя система ни
в коем случае не обусловлена моей ненавистью к нему, она — плод моего разума и
моих размышлений.
— Я предпочитаю скорее не верить в Бога, чем придумать
его для того, чтобы ненавидеть. А что ты об этом думаешь, Жюльетта?
— Я отъявленная безбожница, — сказала я, — и
ярая противница догмата о бессмертии души; мне больше нравится ваша система, и
я скорее поверю в небытие, нежели в какие-то неведомые страдания в загробной
жизни.
— В вас обеих говорит тот самый порочный эгоизм, —
заметил Сен-Фон, — который служит источником всех человеческих ошибок.
Человек формирует для себя мировоззрения в соответствии со своими вкусами и
наклонностями и поэтому неизбежно удаляется от истины. Я советую вам оставить
ваши страсти в покое, когда вы рассматриваете философские вопросы.
— Ах, Сен-Фон, — сказала Клервиль, — так я
вам и поверила, что ваши взгляды являются продуктом только тех страстей, что
обуревали вас в минуты философских размышлений. Будь меньше жестокости в вашем
сердце, ваши догматы были бы менее кровожадны, и вы скорее согласитесь на
вечное проклятие, о котором говорили, чем откажетесь от восхитительного
удовольствия устрашать им других.
— Вы правы, — вмешалась я, — это только
предлог изложить нам свою доктрину, очередная извращенная прихоть с его стороны,
а сам он в это не верит.
— Вот здесь вы ошибаетесь, и вам хорошо известно, что
мои поступки абсолютно соответствуют моему мышлению: зная, что слияние с
молекулами зла бывает ужасно мучительным для любого человека, даже отъявленного
злодея, я предаюсь всевозможным преступлениям в этом мире с тем, чтобы меньше
страдать в будущем.
— Что касается до меня, — возразила на это
Клервиль, — я оскверняю себя злодействами, потому что они мне нравятся,
потому что я считаю их одним из способов служения Природе и еще потому, что,
поскольку от меня после смерти ровным счетом ничего не останется, не имеет
никакого значения, чем я занималась в этом мире.
Нашу беседу прервал стук въехавшей во двор кареты, и
дворецкий возвестил о приезде Нуарсея; тот вошел не один, а в сопровождении
юноши лет шестнадцати, прекраснее которого я еще не встречала в своей жизни.
— Черт побери, — проворчал министр, — я
только что объяснял этим дамам свои взгляды на адские муки, и неужели мой
дорогой друг Нуарсей хочет, чтобы я испытал их на деле?
— Вы, как всегда, правы, — ответил Нуарсей, —
и вот этот прелестный мальчик поможет вам. Это сын маркизы де Роз, той самой,
кого на прошлой неделе вы отправили в Бастилию по обвинению… что же там было?
Кажется, заговор против короны?
— Да, насколько я припоминаю.
— И по-моему вы намеревались завладеть этим юношей, а
возможно, и кое-какими деньгами?
— Точно.
— Значит, я не ошибся. Как бы то ни было, маркиза, зная
о наших отношениях, долго добивалась со мной встречи; я попросил вашего
секретаря составить указ об освобождении, и сегодня утром мы с ней
побеседовали. А это результат наших переговоров.
С этими словами Нуарсей подтолкнул юного Роза к министру.
— Насладитесь им и подпишите. Кроме того, я привез вам
сто тысяч франков.
— Он довольно мил, — произнес Сен-Фон, целуя
юношу, — весьма и весьма мил, но как это некстати… Мы недавно досыта
насладились, и я чертовски измотан.
— Я уверен, — сказал Нуарсей, — что у
мальчика есть все, что требуется, чтобы вернуть вас к жизни.
