Вслед за тем он выскочил из исповедальни и схватил Клервиль
за руку:
— Идемте со мной, милые дамы; сам сатана послал вас
искусить меня, а он — достойный соперник Всевышнего и на этот раз он победил.
Мы вышли из церкви. На улице была уже ночь, луна пряталась в
тучах, и Клод наказал нам идти в отдалении следом за ним, не теряя его из виду.
Мы прошли заставу Вожирар и скоро оказались в мрачной и холодной келье. Клод,
еще не оправившийся от смущения, предложил нам сладости и ликер.
— Милый друг, — улыбнулась моя подруга, —
давай обойдемся без всяких условностей и без ненужной мистики. Мы знаем, с кем
имеем дело, ты нам нравишься, да что я говорю? — мы просто сгораем от
желания совокупиться с тобой. Поэтому не сердись на нашу невинную хитрость, ибо
мы не были уверены, что наши усилия увенчаются успехом. О себе я скажу прямо: я
боготворю тебя вот уже целый год, а сегодня два часа истекала соком в
предвкушении твоего члена. Вот взгляни, — продолжала либертина, задирая
свои юбки, — взгляни, до чего ты меня довел. Скажи, разве эта клетка не подходит
для твоей птички?
После этого она бухнулась в кровать и, притянув монаха к
себе, обнажила его орган.
И орган этот был великолепен.
— О, Жюльетта, ты только посмотри на это
божество! — закричала Клервиль, едва не теряя сознание. — Возьми в
руку эту мачту, если только сможешь обхватить ее, и направь в мою норку, а
потом я сделаю то же самое для тебя.
Клервиль закатила глаза; набухшая кровью дубина вонзилась в
ее вагину, уже залитую спермой, трепещущую от вожделения. О, друзья мои, не зря
поминают кармелитов, когда хотят выразить всю мощь восставшего члена.
Инструмент нашего Клода, сравнимый разве что с членом мула, имел больше
двадцати сантиметров в окружности и сантиметров тридцать в длину, включая
головку, и эту головку я, наверное, не смогла бы обхватить двумя руками. Это
был самый благородный гриб, самый румяный гриб, какой только может представить
человеческое воображение. Мало того: в силу какой-то прихоти матушки-Природы,
какого-то чуда, которое она творит лишь для немногих избранных, Клод был оснащен
тремя яичками… А как же они были велики и тяжелы в своей туго натянутой
оболочке! Кстати, он признался, что за последний месяц не пролил ни капли
спермы. Зато какой ливень хлынул во влагалище Клервиль в тот момент, когда
божественная головка коснулась самого дна ее пещерки! И это неописуемое
извержение унесло мою сластолюбивую подругу на седьмое небо. Удовлетворяя ее,
Клод искусно ласкал пальцами мой клитор, и скоро исторг и из меня обильную
порцию спермы. Монах в изнеможении откинулся назад, я завладела его членом и
через некоторое время, благодаря умелым действиям, привела его в прежнее
состояние
[94]
.
Клод, оттолкнув мою руку, вновь приготовился нырнуть в
разверзтое влагалище…
— Нет, нет, — проговорила Клервиль, отстраняя
своего неистового любовника, — прежде пусть Жюльетта оближет мне клитор.
Клод, чтобы не оставаться безучастным в продолжение этой
успокаивающей процедуры, одной рукой придерживал нижние губки моей подруги,
другой ласкал мне влагалище; однако, словно норовистый конь, которого
невозможно удержать в узде, через минуту Клод снова бросился в вожделенную
пещеру, оттолкнув мою голову, но не убирая пальцев из моего влагалища.
— О, скотина, он же убьет меня! — заезжала
Клервиль. — Клянусь спермой Всевышнего, я не могу больше терпеть эту
пытку! Каждый толчок разрывает меня на куски, у меня уже не осталось спермы; ты
можешь хотя бы поцеловать меня, свинья ты эдакая? Засунь же свой язык мне в
рот, как ты сунул свою колотушку в мое чрево! О, гром и молния! Я кончаю… Но ты
не смей этого делать, — быстро добавила она, сбрасывая с себя его тело
быстрым движением сильных бедер. — Не вздумай кончить, я хочу еще раз
побаловаться с тобой.
Однако бедняга Клод не смог больше сдерживаться и приготовился
сбросить вторую порцию семени; увидев это, я схватила его член и, потрясая им,
направила кипящую струю в широко раскрытую вагину Клервиль. Так я спермой
тушила пожар, разгоревшийся также от спермы.
— О, лопни мои глаза! — взвыла Клервиль,
поднимаясь на ноги. — Этот костолом едва не разорвал меня на части… Мне
кажется, что ты не выдержишь этого натиска, Жюльетта.
Тем не менее она не отпустила монаха и начала усиленно
растирать и разминать его копье; чтобы привести его в боевое состояние, она
хотела взять его в рот, но инструмент служителя Бога не поместился там — она не
смогла обхватить его даже губами; тогда распутница избрала другую тактику:
вставила два пальца в его задний проход, очевидно, зная, что монахи, как
прирожденные содомиты, не могут устоять против такого средства, и на ее вопрос,
заданный с обезоруживающей прямотой и бесстыдством, Клод смущенно признался,
что в молодости часто играл в такие игры со своими собратьями.
— В таком случае мы тоже будем содомировать
тебя, — обрадовалась Клервиль и, перевернув Клода на живот, расцеловала
ему ягодицы и пощекотала язычком анус. — Сейчас мы это сделаем, —
деловито продолжала она, доставая неизвестно откуда взявшийся искусственный
орган, — сейчас я стану твоим любовником. Наклонись, друг мой, я сама
займусь твоей задницей, а после этого, если хочешь, можешь сделать то же самое
с нами. — С этими словами она подставила свои ягодицы к самому лицу
монаха. — Скажи, разве это хуже, чем куночка, с которой ты только что
тешился? И пойми, дурья твоя голова, что мы шлюхи, отъявленные шлюхи, мы хороши
с обеих сторон, и уж если мы приходим куда-нибудь сношаться, так для того,
чтобы ублажить все части своего тела. Принимайся за работу, скотина, член твой
уже готов: отделай эту юную прихожанку, которая так мило исповедовалась перед
тобой, прочисти ей вагину, и пусть это будет для нее искуплением грехов; только
постарайся как следует — так же, как старался со мной.
И она, взявши в руку чудовищный, налившийся кровью предмет,
повернула монаха ко мне. Я лежала, раскинув в стороны свои похотливые ляжки и
обнажив алтарь, жаждущий своего жреца. Однако даже я, великая блудница,
повидавшая лучшие в Париже мужские члены, была неспособна сразу, без
подготовки, принять его. Клервиль сжалилась надо мной: смочила слюной мои
нижние губки и колоссальное полушарие, венчавшее инструмент Клода, после чего,
надавливая одной рукой на мои ягодицы и медленно сокращая расстояние между
мишенью и снарядом, ввела член на глубину нескольких сантиметров.
Подстегиваемый нетерпением, Клод вцепился мне в бока, грязно выругался,
застонал, разбрызгивая слюну, и с треском и хрустом взломал ворота. Крепость
пала, но его торжество стоило мне дорого: никогда я так обильно не обливалась
кровью с того самого дня, как потеряла невинность; однако острая боль скоро
сменилась неописуемым блаженством, и на каждый выпад своего победителя я
отвечала восторженным стоном.
