— Спокойнее, спокойнее, — приговаривала Клервиль,
удерживая моего всадника, — не дергайся так сильно: я не могу вставить эту
штуку в твой зад; ты ведь помнишь, что я обещала совершить с тобой содомию.
Клод несколько притих, Клервиль раздвинула ему
обворожительные ягодицы, и искусственный орган плавно вошел в его чрево. Эта
операция, столь желанная и столь необходимая для распутницы, еще сильнее
распалила его: он начал извиваться, громко стонать и скоро испытал оргазм. Я
даже не успела выскользнуть из-под него, но если бы это случилось не так
неожиданно, я все равно бы этого не сделала. Ведь опьяненный страстью человек
глух к голосу рассудка.
— Теперь моя очередь, — заявила Клервиль, — и
пощады ему не будет, Вот тебе моя жопка, бычок ты наш дорогой, видишь, как она
изнывает от жажды; даже если ты порвешь ее в клочья, мне наплевать. Бери
колотушку, Жюльетта, прочисти ему задницу, а я буду вкушать эти сладкие плоды,
которыми ты только что наслаждалась.
Монах, вдохновленный моими ласками, роскошным зрелищем,
Которое представляли собой ягодицы Клервиль, и манящей, как будто даже
улыбающейся норкой между ними, не замедлил обрести твердость в чреслах; я
облизала анус блудницы, потом священный дротик любимца христова. Но как тяжко
досталось моей подруге это проникновение! Монах раз двадцать, дрогнув, падал
духом и отступал и двадцать раз возобновлял приступ; зато настолько искусно
действовала Клервиль, настолько умелы были ее маневры и велика ее жажда этого
члена, что в конце концов он вошел по самые корешки волос в ее потроха.
— Он сейчас искалечит меня! — застонала она, едва
это случилось.
Она хотела вырваться, избавиться от беспощадного меча, 'вонзившегося
в ее нутро. Но было слишком поздно. Устрашающее оружие вошло в нее все, без
остатка, и теперь составляло нерасторжимую живую —связь между нею и
оруженосцем.
— Ах, Жюльетта, — отдышавшись, произнесла
Клервиль, — оставь его в покое: он уже достаточно возбужден, теперь твоя
помощь больше нужна мне, чем его заднице твоя колотушка. Иди ко мне и ласкай
меня скорее, иначе я сейчас умру.
Несмотря на ее мольбы, я не оставила без внимания анус
монаха — я просто прижала палец к клитору подруги и начала массировать его. И
тут случилось чудо: благодаря моей нежной ласке она успокоилась и с
восхитительным мужеством отдалась на милость победителя.
— В самом деле, — вздохнула она минуту
спустя, — я переоценила свои возможности. Я не советую тебе, Жюльетта, повторять
мой опыт: это может стоить тебе жизни.
Клод тем временем дошел до кульминации; он начал мычать,
реветь, рычать, изрыгать нечленораздельные проклятия и, наконец, в самых
потаенных глубинах сластолюбивого тела оставил свидетельство переполнявшей его
радости.
Клервиль вышла из этого испытания истерзанная и как-то сразу
поникшая; я встала на четвереньки, собираясь заменить ее
— Я запрещаю тебе, — непреклонно заявила
она. — Не стоит рисковать жизнью ради минутного удовольствия. Ведь это не
человек, а буйвол. Я готова поклясться чем угодно, что до сегодняшнего дня он
не мог найти себе подходящую женщину.
И монах молча кивнул в знак согласия. Во всем Париже,
признался он, только задница настоятеля могла выдержать его член.
— Ого! Так ты до сих пор с ним сношаешься? —
спросила заинтригованная Клервиль.
— Довольно часто.
— Как же ты служишь мессы и отпускаешь грехи, если
осквернил себя подобной мерзостью?
— А что тут особенного? Из мужчин самый верующий тот,
кто служит множеству богов.
— Милые дамы, — продолжал священнослужитель,
усаживаясь между нами и поглаживая наши ягодицы, — неужели вы всерьез
думаете, будто мы уделяем религии больше внимания, чем вы сами? Мы находимся
ближе к ней, поэтому лучше, чем кто-либо другой, видим всю ее фальшь; религия —
не что иное, как нелепая фикция, однако она дает нам средство к существованию,
а торговец не должен пренебрежительно относиться, к своему товару. Да, мы
торгуем отпущениями грехов и божьими милостями так же, как сводник торгует
шлюхами; но это не значит, что мы скроены из иного материала, чем прочие
смертные, и не способны на страсти. Неужели вы считаете, что елейные речи,
глупые ужимки и ухмылки являются достаточной защитой от соблазнительных укусов
человеческого инстинкта? Совсем нет! Один мудрый философ сказал, что страсти,
если их скрывать под рясой, становятся еще сильнее: их семена падают в самое
сердце, чужой пример заставляет их проклюнуться, праздность служит для них
удобрением, а случай приводит к обильным всходам. Именно среди духовенства,
милые мои дамы, вы встретите настоящих атеистов: все прочие люди могут
сомневаться, могут быть даже скептиками, но никогда не понять им
бессмысленности высшего идола, между тем как среди служителей, коим поручено
заботиться о его процветании, нет ни одного, кто бы не был убежден в том, что
идол этот не существует. Все религии, известные на земле, полны непонятных
догматов, невразумительных принципов, невероятных чудес, фантастических
историй, и вся эта чушь придумана с единственной целью — оскорбить разум и
плюнуть на здравый смысл, ибо все они, без исключения, основаны на невидимом
Боге, чье существование по меньшей мере абсурдно. Поведение, которое ему
приписывается, настолько нелепо и непоследовательно, насколько немыслима сама
его сущность; если бы он существовал, разве изрекал бы он свои истины столь
загадочным образом? Какой ему смысл показывать себя таким недоумком? Чем
больший страх внушают религиозные мистерии, тем менее понятна религия и тем
больше нравится она глупцам, которые погрязают в ней как в своем собственном
дерьме; чем мрачнее, туманнее и сомнительнее постулаты религии, тем
фантастичнее она выглядит, то есть тем больше соответствует сути того
неизвестного и бесплотного существа, о котором никто из нас, людей, не имеет
никакого понятия. Невежество всегда предпочитает неизвестное, фантастическое,
запредельное, невозможное, ужасное простым, ясным и понятным истинам. Истина не
так приятно щекочет человеческое воображение, как чудесная сказка; чернь с
большим удовольствием выслушивает нелепые басни, которые мы ей рассказываем;
придумывая притчи и жуткие тайны, священники и законодатели в полной мере
удовлетворяют потребности толпы; посредством символов веры и законов они
увлекают за собой сонм приверженцев, главным образом женщин и простаков,
которые охотнее всего верят этим россказням, даже не пытаясь вникнуть в них;
любовь к простоте и истине встречается только среди тех — а их так мало среди
людей, — чье воображение питается опытом и размышлением. Нет, милые
женщины, поверьте, что никакого Бога нет; существование этого призрака
невозможно, достаточно обратить внимание на бесчисленные противоречия, из
которых он состоит, чтобы усомниться в нем, и стоит лишь дать себе труд
внимательно рассмотреть их, как от него ничего не останется.
В продолжение этой речи монах, как я уже говорила, сидел
между нами и ласкал нас.
