— Сударь, — обратилась я к нему, — ведь вы
понимаете, что подобные уроки даются только в постели.
— Разумеется, дорогая, разумеется, — кивнул
Сен-Фон. — Я это и имею в виду.
— В этом нет никаких сомнений, — откликнулся
Нуарсей.
— Это вполне естественно, — добавила
Клервиль. — Как же воспитывать девочку, если не спать с ней?
— Я бы даже сказал, — продолжал Нуарсей, —
что наша милая Жюльетта может развлекаться с моей женой и после свадьбы, в
любое время, когда пожелает.
Потом Сен-Фон заговорил о своем жестоком плане опустошения
Франции.
— В настоящее время, — говорил он, —
появились тревожные признаки надвигающейся революции, и особенно беспокоит нас
неконтролируемый рост населения, в чем, на мой взгляд, заключается причина всех
бед. Чем больше людей в стране, тем большую опасность они собой представляют;
пробуждение умов, распространение критического образа мыслей — вот к чему ведет
прогресс. С угнетением мирятся только невежественные граждане,
следовательно, — повысил голос министр, — прежде всего мы намерены
покончить со всеми школами грамматики
[98]
, с этими рассадниками
вольнодумства, которые порождают устрашающее количество поэтов, художников и
мыслителей, вместо того, чтобы готовить «рабочих мулов» или воров-карманников,
в которых мы нуждаемся. А что нам делать с такой толпой талантливых
бездельников и дармоедов. Мой девиз заключается в следующем: меньше мудрости и
больше бережливости в стране. Франция давно требует капитальной чистки и
перестройки, и это надо начинать с самых низов. Исходя из этих задач, мы
собираемся решительно и без всякой жалости расправиться с нищими, которые
просят подаяние, ибо именно эта среда порождает девять десятых возмутителей
спокойствия и порядка. Мы сократим число благотворительных заведений до
минимума, то же самое относится к домам призрения, чтобы не осталось мест, где
выращивают наглецов и бунтарей. Мы предполагаем заковать наш народ в цепи,
которые будут в тысячу раз тяжелее, чем, скажем, в Азии, и с этой целью готовы
употребить самые разные и самые кардинальные меры.
— Сколько же пройдет времени, прежде чем эти меры
принесут результаты, — заметила Клервиль. — Если вам нужен быстрый
эффект, я бы порекомендовала более действенные: война, голод, эпидемии…
— Кстати, насчет войны, — оживился Сен-Фон, —
мы также имеем ее в виду и не сбрасываем со счетов. Что же касается эпидемии,
этого лучше избегать, потому что мы также можем сделаться первыми ее жертвами.
А вот голод — это отличная мера, и мы думаем над полной монополизацией торговли
зерном: во-первых, это принесет нам большую выгоду, во-вторых, в самом близком
времени обречет население на настоящее людоедство. Только сегодня совет
министров принял решение на этот счет, и я надеюсь, это принесет быстрый,
верный и благотворный результат.
Одобряя принципы, которые так ясно изложил Макиавелли, —
продолжал министр, — я глубоко убежден, что отдельные личности не имеют
никакой ценности для государственного мужа: люди должны быть простыми
механизмами, должны трудиться в поте лица на благо правительства и
беспрекословно ему подчиняться, а оно не обязано заботиться о их
благосостоянии. Правительство, проявляющее заботу о своих подданных,
обнаруживает свою слабость, сила любого правительства заключается в том, оно
считает себя всем, а народ — ничем. Не имеет никакого значения — больше или
меньше рабов будет в государстве, главное, чтобы народ находился в ярме и чтобы
правление было деспотичным.
Рим зашатался в те времена, когда римские граждане взяли
власть в свои руки, а когда к власти пришли тираны, он стал покорителем мира;
вся власть должна быть сосредоточена в суверене — только так надо подходить к
этому вопросу. Поскольку власть становится лишь моральным фактором или фикцией,
пока физической силой обладает народ, правительство может обеспечить свои
функции только непрерывными деспотическими действиями, а до тех пор оно
существует только как голая идея. Если мы хотим подчинить себе других, мы
должны шаг за шагом, постепенно, приучить их к тому, чтобы они видели в нас то,
чего на самом деле нет, в противном случае, они будут видеть нас такими, какие мы
есть, и в этом будет заключаться наше неизбежное поражение.
— Мне всегда казалось, — заметила Клервиль, —
что искусство управлять людьми требует больше коварства, двуличия и обмана,
нежели любое другое.
— Вы совершенно правы, — подхватил Сен-Фон, —
и причина здесь проста: вам не удастся подчинить себе человека, пока вы его не
обманете. А чтобы это сделать, надо употребить ложь. Просвещенный человек
никогда не позволит водить себя за нос, следовательно, надо лишить его света,
держать в потемках, оболванить его, а это невозможно без двуличности.
— Но разве двуличность — это порок? — удивилась я.
— Ее скорее следовало бы считать добродетелью, —
ответил министр, — потому что она — единственный ключ, открывающий
человеческое сердце. Невозможно жить в человеческом обществе и быть честным,
так как люди постоянно стремятся обмануть вас, и горька будет ваша участь, если
вы не научитесь обманывать их. Главнейшая забота человека, и государственного
мужа в особенности, заключается в том, чтобы проникнуть в чужие сердца, не
раскрывая своих мыслей. Стало быть, если этого можно добиться только двуличием,
тогда оно есть добродетель; в насквозь прогнившем мире самая страшная опасность
исходит от вашего соседа. Но вообще механизм правления не может опираться на
добро, так как невозможно справиться с преступностью и уберечься от
преступников, если самому не быть таким же, как они. Система, управляющая
развращенным обществом, сама должна быть развращенной; посредством добродетели,
которая по природе своей инертна и пассивна, нельзя держать в руках активный,
жизнеспособный порок: правитель всегда должен быть энергичнее, нежели его
подданные, ведь если энергия всех подданных направлена на всевозможные
преступления, грозящие обществу, как может справиться с ними вялое и слабое
правительство? А что такое предусмотренные законом наказания, как не те же
преступления? Чем в сущности они оправдываются? Необходимостью управлять
людьми. Получается, что преступление есть один из побудительных мотивов
правительства, и я вас спрашиваю, для чего нужна такая вещь, как добродетель,
если совершенно очевидно, что всем управляет зло? Могу добавить к этому, что
для правительства абсолютно необходимо, чтобы народ был испорчен и развращен, так
как чем развращеннее люди, тем легче иметь с ними дело. Давайте в заключение
рассмотрим добродетель со всех сторон и убедимся еще раз, что она в высшей
степени бесполезна и опасна.
И Сен-Фон продолжал, обращаясь теперь только ко мне: — Если
в тебе до сих пор остаются какие-то предрассудки относительно этого предмета, я
с удовольствием еще раз избавлю тебя от них, потому что они самым пагубным
образом отразятся на твоей судьбе. В жизни очень важны принципы, и я рад
констатировать, что они у тебя здоровые и надежные, ибо ужасно, когда человек с
врожденной склонностью к злу способен творить его, только дрожа от страха.
Поэтому выслушай меня внимательно, мой ангел, и запомни хорошенько то, что я
тебе скажу. Даже если своими поступками ты перевернешь вверх дном весь
естественный порядок, ты всего лишь реализуешь способности, которые дала тебе
Природа, а дала она их для того, чтобы ты их употребляла в повседневной жизни,
следовательно, Природа не может осуждать их, так как в противном, случае она бы
нейтрализовала вложенные в тебя разрушительные способности или лишила бы тебя
их впоследствии, стало быть, ее задача — постоянно вдохновлять тебя на них.
Поэтому твори любое зло, какое тебе придет в голову, и спи спокойно. Имей в
виду, что любое твое злодейство никогда не превзойдет и не удовлетворит
ожидания Природы, которая приветствует разрушение, любит его, стремится к нему,
питается им; имей в виду, что ты можешь угодить ей, только следуя ее примеру и
занимаясь разрушительной работой. А если речь зайдет о ее оскорблении, о
посягательстве на ее священные права, так ть! оскорбишь ее только тогда, когда
будешь способствовать созиданию, которое ей ненавистно, или когда оставишь в
покое эту огромную массу человечества, которая представляет для нее постоянную
угрозу. Запомни раз и навсегда, что истинные законы Природы — преступление и
смерть, и только тогда мы становимся верными ее слугами, когда по ее примеру
яростно и безжалостно крушим все, что попадет под руку.
