— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что у меня есть друзья и единомышленники в этом
городе.
— Ах, негодник, ты намерен торговать мною?
— С твоими талантами и вкусами, тебе больше пристала
роль шлюхи, нежели та жалкая жизнь, что ты ведешь сейчас.
— Благодарю тебя, аббат, я очень тронута твоими
словами. Воистину жалка судьба верной супруги в этом мире, да и само это звание
предполагает что-то глупое и неприятное. Всякая целомудренная жена — либо
сумасшедшая, либо идиотка: она не в силах стряхнуть с себя предрассудки и
хоронит себя под их бременем в силу своего слабоумия или же по причине
физических недостатков, поэтому Природа просто-напросто обделила ее и сделала всеобщим
посмешищем. Женщины рождены для блуда, созданы для него, а те, что всю жизнь
остаются недотрогами, вызывают только жалость и насмешки.
Шабер знал моего супруга и считал его фанатиком и изувером,
поэтому он с готовностью предложил вознаградить меня за постные трапезы,
которые я вкушала на супружеском ложе. Случайно услышав, что господин де
Лорсанж на следующий день отправляется по своим поместьям, он посоветовал мне
воспользоваться отсутствием мужа и навестить вместе с ним одно местечко, чтобы,
как он выразился, вспомнить наши парижские развлечения.
— Ты совершаешь великий грех, — сказала я,
поддразнивая аббата, — так как сбиваешь меня с пути праведного. Подумай
сам, хорошо ли ты делаешь, Потакая моим страстям и устилая розами мой путь
назад к злодейству? Как ты можешь соблазнять чужую жену? Ты ответишь за свои
проделки и, по-моему, тебе пора бы остановиться. Твой яд еще не проник в мое
сердце — стоит мне только обратиться к духовному наставнику, не столь
развращенному, как ты, и он научит меня противиться таким порочным желаниям; он
объяснит мне, что они являются порождением грешной души, что, подчиняясь им, я
обрекаю себя на вечные угрызения, на самые жестокие муки, и что есть
сатанинские дела, которым нет прощения. Он, в отличие от тебя, не будет внушать
мне, что я вольна делать все, что угодно, что мне нечего страшиться; он не
будет вдохновлять меня на дурное поведение и сулить безнаказанность, не будет
подталкивать меня к адюльтеру, содомии и к предательству самого близкого мне
человека — богобоязненного, нежного, мудрого, высоконравственного супруга, всем
пожертвовавшего ради своей жены… Нет, гнусный соблазнитель, он обрушит на меня
все жуткие ужасы своей религии, он будет потрясать ими над моей бедной головой,
по примеру добропорядочного Лорсанжа он напомнит мне о мертвом Боге, который
отдал свою жизнь для моего спасения;
[117]
он внушит мне, как
велика моя вина, если я отказываюсь от такой чести… Но я не собираюсь от тебя
скрывать, дорогой аббат, что я все та же либертина, все та же блудница, какой
ты знал меня когда-то, что меня по-прежнему неудержимо влечет блуд и похоть. И
я так отвечу моему доброму духовнику: «Друг мой, я ненавижу религию всем
сердцем и идите-ка вы к дьяволу вместе с вашим гнусным Богом, а на ваши советы
мне в высшей степени наплевать, поэтому перестаньте охотиться за мной, умерьте
свой пыл и поймите, наконец, что добродетель глубоко противна мне; я выбрала
порок, осознав, что Природа сотворила меня для земных наслаждений».
— Ах, Жюльетта, — и Шабер взял меня за
руки, — ты все так же сумасбродна и обольстительна, как и прежде! Какое
счастье, что я вновь нашел тебя, мое сокровище, в этом неуютном и пустынном
уголке.
В уединенном особняке, куда мы приехали, я увидела четверых
мужчин и четверых женщин. Среди последних были трое, с кем мне уже приходилось
делить сладострастные утехи в этом городе, а мужчины были совершенно мне
неизвестны. Аббат щедро угостил нас изысканными яствами и напитками, и мы с
головой окунулись в столь же изысканное и безудержное распутство. Женщины были
прелестны, мужчины — сильны и выносливы, мой зад испробовали все мужчины, и все
женщины от души ласкали и облизывали мою вагину. Одним словом, я насытилась
сполна. Думаю, не стоит описывать вам это празднество, да и следующие семь или
восемь таких же оргий, в которых я участвовала во время своего пребывания в
Анжере: вы уже устали от сладострастных картин, поэтому я избавлю вас от них, а
вот некоторые преступления и безумства, которые я совершила в ту пору, достойны
того, чтобы о них рассказать. Прежде чем перейти к ним, я должна упомянуть
кое-какие детали, которые важны для понимания моего рассказа. Одиннадцать
месяцев спустя после моей свадьбы с графом де Лорсанжем я подарила ему
очаровательную девочку; беременность была для меня сущей пыткой, но в конце
концов я благополучно разрешилась от бремени. Этому поступку я придавала особое
значение: мне необходимо было подтвердить свои претензии на богатство человека,
который дал мне. свое имя, а без ребенка сделать это было невозможно; но я уже
вижу, что у вас на языке вертится каверзный вопрос: а был ли его отцом мой
добродетельный супруг? Ну что ж, позвольте привести тот знаменитый ответ,
который мадам де Полиньяк дала на такой же неуместный вопрос Его Величества;
«Ах, мой повелитель, когда вы забираетесь в самую гущу розовых кустов, как
можете вы указать на шип, которым укололись?» Кстати, неужели вы думаете, что
Лорсанж поинтересовался этим? Да ничего подобного — он даже не моргнул глазом и
принял дитя с восторгом; на него обрушились честь и бремя отцовства, а моя
алчность была утолена. Маленькая дочка, которую мой супруг назвал Марианной,
приближалась к концу первого года своей жизни, а мне было уже двадцать четыре,
когда, по глубокому и долгому размышлению, я обнаружила, что у меня нет иного
выхода, кроме как покинуть Францию.
От анонимных корреспондентов я получила известие о том, что
Сен-Фон, чья звезда при дворе продолжала неуклонно подниматься, теперь
опасается неблагоразумных поступков с моей стороны и жалеет, что не упрятал
меня сразу в надежное место. Самое неприятное заключалось в том, что он уже
начал искать меня по всей стране. Опасаясь, и не без основания, что мое новое
имя и положение не служат достаточной защитой, я решила воздвигнуть Альпы между
собой и Гневом всесильного министра. Но меня удерживали известные вам связи,
которые надо было развязать: разве могла я сбежать, находясь во власти своего
мужа? Необходимо было что-то предпринять, и я начала обдумывать свой план.
Немалые успехи, коих я достигла к тому времени в этой области, делали в моих
глазах предстоящее преступление, впрочем, довольно банальное, очередным удовольствием;
при мысли об этом мое влагалище увлажнялось, я замышляла заговор, испытывая
острые приступы радости, а предвкушение других злодейств упрямо подталкивало
меня к его исполнению. У меня оставалось по нескольку капель каждого яда,
купленного у Дюран, и я дала своему нежному супругу сильную дозу королевской
настойки — как из соображений его аристократического происхождения, так и из
того расчета, что промежуток времени между отравлением и смертью должен быть
достаточным, чтобы снять с меня все подозрения.
