А теперь, в заключение, хочу дать всем вам такой совет:
самоограничение, которое исповедуют иные женщины, является ударом по обществу,
проклятьем обществу, и должно существовать примерное наказание тем тупоголовым
созданиям, которые, неважно по какой причине, воображают, будто, храня
отвратительное целомудрие, они оправдывают свое существование в этом мире и готовят
себя к блаженству в следующем.
О, вы, юные аппетитные образчики женского рода, —
восторженно продолжала Дельбена, — к вам я обращалась до сих пор и вам
повторяю еще раз: пошлите к черту эту дремучую добродетель, которую глупцы
полагают вашим украшением, выбросьте из головы неестественную варварскую
привычку убивать себя на алтарях этой гротескной добропорядочности, чье жалкое
и скудное вознаграждение никогда не компенсирует жертв, принесенных во имя ее!
И скажите на милость, по какому такому праву мужчины требуют от вас полнейшего
самоотрицания, когда себе ни в чем не отказывают? Разве вы не видите, что это
они сами придумали такие правила игры и что двигала ими их гордыня, их наглое
тщеславие или их собственная невоздержанность?
Ах, подруги мои, послушайте меня: занимайтесь плотскими
утехами — для них вы и рождены! Природа создала вас для совокупления; пусть
вопят сумасшедшие, пусть судьи городят чепуху и распускают сопли, пусть хнычут
и брюзжат лицемеры — у них есть свои резоны осуждать эти сладкие наслаждения,
эти неописуемые безумства, которые делают счастливым каждый ваш день и час.
Ничего не добившись от вас, завидуя всем, кому вы доставляете наслаждение, они
бросают в вас камни и порицают вас, потому что им уже нечего ждать от жизни, и
они не в состоянии больше ничего попросить у вас; спросите совета у детей любви
и радости, задайте вопрос всему человечеству, и миллиарды голосов хором ответят
вам: стремитесь к плотским усладам, ибо Природа создала вас для совокупления, и
отказ от него — преступление против Природы. Не страшитесь пустого слова
распутница, женщина, стыдящаяся этого славного звания, — недалекая и
дешевая потаскушка. Распутница — это прелестное создание, юное и страстное,
кого меньше заботит собственная репутация, чем благо других. Распутница —
любимое дитя Природы, а целомудренная девушка — экскремент Природы; распутница
служит на алтарях, весталка-девственница всю свою жизнь сидит на колу своих
неутоленных желаний. Нет более сильного оскорбления, какой девушка может
бросить в лицо Природе, чем возмутительное воздержание и вред, который тем
самым она наносит самой себе. Ее девственность происходит от самой большой,
самой противной здравому смыслу, самой низкой из всех глупостей.
Совокупляйтесь, подруги, совокупляйтесь, повторяю я вам, плюйте на советы тех,
кто хочет заковать вас в цепи добропорядочности, которая не приводит и никогда
не приведет ни к чему хорошему. Навсегда забудьте скромность и воздержанность,
спешите насладиться, спешите, ибо существует определенный возраст, в котором только
и сладок оргазм — не упустите его. Время быстротечно. Если вы дадите розам
увянуть, вы пожнете бурю угрызений и раскаяний; может наступить день, когда,
обуянные запоздалым желанием, чтобы кто-нибудь сорвал ваши увядшие лепестки, вы
уже не найдете возлюбленного, который захочет вас, и тогда — тогда вы ни за что
не простите себе, что упустили те безвозвратные моменты, когда любовь могла
быть к вам благосклонной. Возможно, вы возразите, что распутная женщина
бесчестит себя, и груз бесчестия невероятно тяжел. Но можно ли всерьез принять
столь ничтожное возражение? Давайте будем откровенны: только предрассудок
порождает понятие о бесчестии, как много поступков считаются дурными только в
глазах людей, воспитанных предрассудком! Такие пороки, как, например, воровство,
содомия, трусость — разве они не постыдны? Но это не мешает считать, что для
Природы они совершенно законны, а то, что законно, не может быть постыдным,
ведь не может быть незаконным или неестественным все, что внушает нам Природа.
Ну ладно, не будем останавливаться на этих пороках и признаем, что в каждого
человека изначально заложено стремление к здоровью. Если это так, тогда
средства, которые он употребляет для этого, столь же естественны, сколько
законны. Точно так же, разве все люди не ищут высших наслаждений в плотских
утехах? Если содомия — надежное средство достичь цели, значит, содомия не может
быть постыдным актом. Наконец, каждый из нас носит в себе чувство
самосохранения, каждый, можно сказать, заражен этим инстинктом. Для
самосохранения трусость — самое верное средство, выходит, это свойство совсем
не постыдное, и каковы бы ни были безосновательные предрассудки относительно
любого из этих пороков, совершенно очевидно, что ни один из них нельзя назвать
дурным, поскольку все они естественны. Так же обстоит дело и с развратом,
которым занимаются многие, причем самые мудрые женщины. Ничто так не угодно
Природе, как либертинаж, следовательно, он не может быть дурным делом.
Давайте на минуту допустим, что в этом есть какое-то
бесчестье. Но какая умная женщина из-за этого откажется от удовольствий? Ей в
высшей степени плевать, что кто-то считает ее бесстыдницей. Если она достаточно
умна, чтобы не считать себя таковой, значит, в ее случае никакого бесстыдства
нет и в помине; она будет хохотать над этой несправедливостью и тупостью, она
охотно уступит домогательствам Природы и сделает это лучше, нежели любая
другая, менее развратная особа. Но если женщина дрожит за свое доброе имя, о
счастье она может забыть, счастливой может быть та, кто уже распростился со
своей репутацией и кто бесстрашно отдается своим желаниям, потому что терять им
больше нечего.
Предположим, что поступки и привычки распутной женщины,
продиктованные ее наклонностями, действительно дурны с точки зрения правил и
установлений, принятых в данной стране, но эти поступки, какими бы они ни были,
настолько необходимы для ее счастья, что она не может отказаться от них без
ущерба для себя, она будет просто сумасшедшей, если станет подавлять свои
желания из боязни покрыть себя позором. И бремя надуманного бесчестья не будет
мешать ей предаваться своему любимому пороку; в первом случае ее страдание
будет, так сказать, интеллектуального порядка, которое трогает далеко не всех,
между тем как во втором она лишает себя удовольствия, доступного всем прочим.
Таким образом, как из двух неизбежных зол выбирают меньшее, так и нашей даме
придется смириться с позором и продолжать жить как прежде, не обращая внимания
на недоброжелательные взгляды, потому что в первом случае она ничего не теряет,
навлекая на себя позор, а во втором — теряет бесконечно много. Следовательно,
она должна привыкнуть к оскорблениям, научиться стойко переносить их; она
должна победить этого злобного немощного врага и с самого раннего детства
отучиться краснеть по пустякам, должна наплевать на скромность, преодолеть
стыд, который дотла— разрушит мир ее удовольствий и лишит ее счастья.
Достигнув высшего уровня развития, она сделает для себя
удивительное и вместе с тем вполне естественное открытие: уколы и шипы этого
позора, которых она так страшилась, превратятся в острую приправу к
наслаждениям, тогда, не думая больше об оскорблениях, она с удвоенным рвением
бросится на поиски столь сладостной боли и скоро с удовольствием начнет открыто
демонстрировать свою порочность. Понаблюдайте за любой обольстительной
либертиной, и вы увидите, как это несравненное создание жаждет распутничать
перед всем миром, не ощущая никакого стыда; она смеется над страхом скандала и
сетует лишь на то, что ее поступки недостаточно широко известны. Интересно еще и
то, что только на этой стадии она по-настоящему познает наслаждение, которое до
сих пор было опутано плотной анестезирующей пеленой ее собственных страхов и
предрассудков, и чтобы вознестись к вершинам блаженства и опьянения, ей
остается растоптать последние препятствия и ощутить в самых недрах своей души
те, незнакомые простым смертным, покалывания, что доводят человека до
сладостной агонии. Иногда говорят, будто подобное блаженство сопряжено с
ужасными вещами, которые противоречат здравому смыслу и всем законам Природы,
совести, приличия, с вещами, которые не только вызывают всеобщий ужас, но и не
могут доставить нормальному человеку никакой радости. Может быть, это и так, но
лишь с точки зрения дураков. Однако, друзья мои, существуют светлые умы, которые,
отбросив все, что делает эти вещи внешне ужасными, то есть навсегда уничтожив
предрассудок, ибо только он пятнает их грязью, смотрят на те же самые вещи как
на случай испытать неземное блаженство, и их наслаждения тем сильнее, чем шире
пропасть между этими вещами и общепринятыми нормами, чем охотнее и настойчивее
творят они свои дела и чем строже относится к ним вульгарная толпа. Внушите
такие мысли женщине и увидите, что получится. Когда ее душа услышит эту
неземную музыку, трепетные аккорды, осаждающие ее, станут настолько страстными
и. мощными, что она позабудет обо всем, кроме потребности устремиться еще
дальше по чудесному пути, который она выбрала. Чем больше злодеяний она творит,
тем сильнее это ей нравится, и вы не услышите от нее никаких жалоб на то, что
ее тяготит клеймо бесчестия — бесчестия, которое она боготворит и которое своим
опустошающим жаром еще выше поднимает температуру ее наслаждений. И вам станет
понятно, почему эти, как их называют, исчадия зла всегда требуют избытка
ощущений и почему их не трогает удовольствие, если оно не приправлено
преступлением. Само преступление теряет для них всякий смысл, и в отличие от
вульгарных умов, которые в нем видят нечто отталкивающее, они смотрят на него
совсем другими глазами, под другим углом зрения и находят в нем нескончаемое
очарование. Привычка ни перед чем не останавливаться и преодолевать все барьеры
ведет их все дальше и дальше в поисках того, что считается дурным и запретным,
и так, переходя от безумства к безумству, они, в конечном счете, доходят до
чудовищных, невероятных вещей, которые служат очередной ступенью на их пути,
потому что эти женщины должны творить настоящие преступления, дабы испытать
настоящие спазмы блаженства, и, к сожалению, не существует на свете злодейств,
какие могли бы удовлетворить их. Таким образом, постоянно гоняясь за своей
быстро ускользающей звездой и вечно обгоняемые собственными желаниями, эти
великие женщины сокрушаются не столько о том, что совершили мало зла, но больше
о том, что в мире его до обидного мало. Не думайте, милые подруги, что
изначальная слабость нашего пола служит надежным убежищем от ветров порока:
имея более высокую организацию, чем мужчины, мы скорее их чувствуем бурю и
слышим крик птицы зла. Мы способны на чудовищные дела, мы жаждем небывалых
извращений; мужчинам и в голову не приходит, на что способна женщина, когда
Природа милостиво закрывает глаза, когда захлебывается голос религиозного
исступления, когда спадают оковы закона.
