— Ах ты, дьявольщина! — проговорил восхищенный
Нуарсей. — Какое зрелище! Нет ничего слаще, чем видеть, как насилуют твою
жену. А вас, дорогой Сен-Фон, прошу не жалеть ее.
Потом, подтянув ягодицы Аглаи к своему лицу, он умудрился
губами выдавить из нее кусочек свежего продукта, не переставая содомировать
Линдану, а шестой юноша проник в его анальное отверстие. Сен-Фон располагался в
центре, Нуарсей справа, а по левую сторону композицию завершал Дальбер, который
совокуплялся с Анриеттой, уткнувшись лицом в ягодицы того, кто совокуплялся с
министром, и обеими руками ухватившись за чьи-то, лежавшие под боком тела.
Однако беден наш язык, чтобы описать эту сцену высшего,
неземного сладострастия. Только искусный гравировальщик мог, пожалуй,
изобразить ее в точности, но вряд ли успел бы схватить все эти меняющиеся, как
в калейдоскопе, позы и положения, потому что вожделение переполняло
исполнителей, и спектакль быстро закончился. (Искусство, лишенное движения, не
способно передать картину, где душой всего является движение и действие,
поэтому задача гравировальщика была бы в высшей степени трудной и
неблагодарной.)
— Завтра, — сказал министр, когда мы возвратились
к столу, — я должен подготовить и отправить указ, касающийся заточения без
суда и следствия одного человека, который обвиняется в необычном проступке. Он
либертен, вроде вас, Нуарсей, и обожает смотреть, как его жену пользуют другие.
Но вы, я знаю, очень удивитесь, когда я скажу, что супруга его имела глупость
пожаловаться на такое обращение, о каком многие другие женщины просто мечтают.
В дело вмешались их семьи, и меня попросили заточить мужа в тюрьму.
— Слишком строгое наказание, — проворчал Нуарсей.
— А по-моему, очень даже мягкое, — заметил
Дальбер. — Есть страны, где за подобное карают смертью.
— Подумать только! — засмеялся Нуарсей. — Это
так похоже на вас, представителей закона: вам доставляет удовольствие ваша
собственная кровожадность. Эшафот Фемиды — это для вас будуар; ваш член
твердеет, когда вы выносите смертный приговор, а когда он приводится в
исполнение, вы испытываете оргазм.
— Вы правы, иногда такое случается, — признался
Дальбер, — но разве плохо, когда долг совмещается с удовольствием?
— Согласен, — вставил Сен-Фон. — На вашей
стороне здравый смысл, однако давайте вернемся к этому несчастному, и вы со
мной согласитесь, что сегодня поразительно много женщин, которые ведут себя
очень глупо.
— Это верно и очень прискорбно, — сказал
Нуарсей. — Сплошь и рядом встречаются женщины, которые воображают, что их
долг по отношению к мужу начинается и заканчивается заботой об их собственной
чести, и которые, кичась своей притворной добродетелью как сказочным
сокровищем, ждут от мужей вознаграждения, как будто добродетель может заменить
мужьям удовольствия. Прикрываясь глупыми одеждами честного имени и оседлав
деревянную лошадку добропорядочности, шлюхи этой породы требуют безграничного и
безусловного к себе уважения и посему считают, что могут позволить себе
поступать как последние идиотки и что им заранее прощается любая глупость. Мне
даже думать об этом противно, и я тысячу раз предпочел бы супругу, которая,
будь она отъявленной сукой, маскирует свои пороки за полнейшей покорностью и
подчинением всем капризам мужа. Поэтому совокупляйтесь так, чтобы кружились
ваши хорошенькие головки от счастья, и знайте, что нам от вас нужно только
одно: чтобы вы предугадывали все наши желания и удовлетворяли их со всем пылом
своей души; делайте все, чтобы угодить нам, будьте ненасытными оборотнями,
забавляйтесь и с мужчинами и с женщинами, будьте покорны как дети, когда
супругу вздумается с наслаждением отхлестать вас, и тогда можете быть уверены в
том, что он по достоинству оценит ваше поведение и не захочет ничего иного. Я
знаю, что только так можно справиться с ужасным брачным обетом — этими самыми
чудовищными узами, которые придумало человечество для своего собственного
дискомфорта и упадка.
— По-моему, Нуарсей, вам недостает галантности, —
с упреком заметил Сен-Фон, который в это время усердно тискал груди жены своего
друга. — В конце концов, здесь ваша супруга.
Нуарсей сделал презрительную гримасу.
— Да, да, конечно. Но такое положение скоро в корне
изменится.
— А в чем дело? — воскликнул коварный Дальбер,
бросая на бедную женщину притворно удивленный взгляд.
— Нам предстоит разлука.
— Предстоит разлука! О, это ужасно, — сказал
Сен-Фон, возбуждаясь все больше и все сильнее лаская одного из юных помощников
правой рукой, а левой продолжал выкручивать очаровательные соски мадам де
Нуарсей. — Вы хотите сказать, что собираетесь разорвать узы, такие
сладостные узы вашего брака?
— Мне кажется, он слишком затянулся.
— Ну что ж, очень хорошо, — откликнулся Сен-Фон,
не переставая массировать пенис юноши и продолжая терзать женскую грудь, —
если вы действительно хотите расстаться со своей женой, я заберу ее себе: мне
всегда нравилась ее нежность и человечность… А ну, поцелуи меня, сука!
Она плакала и стонала от боли, которой четверть часа
подвергал ее Сен-Фон, а распутник, прежде чем продолжить свою мысль, тщательно
облизал и выпил ее градом катившиеся слезы.
— Черт меня побери, Нуарсей! Как можно оставить такую
милую женщину, — при этом он укусил ее, — такую чувственную
женщину, — и он ущипнул ее, — это же равносильно убийству, друг мой.
— Кстати, — вмешался Дальбер, — я тоже
считаю, что Нуарсей задумал форменное убийство.
— Фу, как это мерзко! — вскричал Сен-Фон. Потом
вытащил мадам де Нуарсей из-за стола и, вложив ей в руку свой член, как
клешнями, обхватил ее ягодицы. — Но делать нечего, друзья мои, я, пожалуй,
еще раз побалуюсь с ее задницей, чтобы она забыла о своих неприятностях.
— Хорошая мысль, — добавил Дальбер, взяв женщину
за плечи и глядя ей в глаза. — А я тем временем приласкаю ее влагалище.
— А что мне прикажете делать? — спросил Нуарсей.
— Размышлять, — коротко ответил министр. — Вы
будете держать свечу и размышлять о превратностях судьбы.
— Нет, я сделаю по-другому, — сказал жестокий
муж, — вы только не закрывайте лицо моей любимой жены: я хочу видеть ее
слезы и наслаждаться этим символом печали, пока буду прочищать задний проход
прелестной малышке Аглае. Пусть юноши по очереди займутся моей задницей, а я,
кроме того, буду вырывать волоски с пушистых бутончиков Анриетты и Лолотты. Ну,
а двое других наших рыцарей пусть сношаются с Линданой и Жюльеттой: один — во
влагалище, другой — в попку.
Все было сделано так, как сказал наш хозяин, и оргия была
очень страстной и очень продолжительной. Наконец, все трое либертенов разрядили
свои мушкеты, а госпожа Нуарсей вышла из их объятий сильно потрепанная и
истерзанная: например, Дальбер умудрился откусить немалый кусок от одной из ее
грудей. Следуя их примеру и изнемогая под бурным натиском двух молодых
педерастов, я также испытала неистовый оргазм и, раскрасневшаяся, с
растрепанными волосами, огляделась по сторонам-с —победным видом. При этом я
заметила, что Сен-Фон наблюдает за мной восхищенными глазами.
