Воспитание заключается в том, чтобы притупить
чувствительность юной неопытной души; при этом, возможно, утрачиваются
некоторые добродетели, зато искореняется немало пороков, и для правительства,
которое сурово наказывает пороки и никогда не вознаграждает добродетели,
бесконечно выгоднее удерживать подданных от зла, чем поощрять их к добру. Нет
ничего опасного, если человек воздерживается от добродетели, между тем как злые
дела могут иметь пагубные последствия, в особенности когда человек слишком
молод, чтобы уметь скрывать в себе порок, на который вдохновляет его Природа.
Скажу больше: добро — самая бесполезная вещь в мире, от зла удерживает нас не
человеческая мораль, потому что самые великие радости чаще всего приносят
безоглядное зло, и не религия, ибо ничто так не чуждо счастью людей, как этот
шутовской спектакль с Богом в главной роли, но единственно законы страны,
нарушение которых, как бы сладостно это ни было, всегда навлекает на неопытного
человека серьезные неприятности.
Следовательно, нет никакой опасности в том, что юная
неопытная душа не будет тяготеть к добрым делам и, в то же время, не испытает
искушения совершить зло до тех пор, пока не достигнет такого возраста, в
котором, благодаря опыту, осознает всю силу и необходимость лицемерия. В таком
случае всегда можно принять соответствующие меры с тем, чтобы подавить ее
чувствительность, едва лишь станет заметно, что ее слишком сильно влечет порок.
На мой взгляд, апатия, на которую ты обрекаешь человеческую душу, чревата
опасностью, однако опасность эта всегда будет намного меньше, чем та, что
порождается чрезмерной чувствительностью. Случись нашему подопечному совершить
преступление, он сделает это бесстрастно и хладнокровно, так как у него достанет
ума, чтобы спрятать концы в воду и отвести от себя подозрение, между тем как
преступление, совершенное в пылу страсти, почти наверняка выдаст его автора,
прежде чем тот успеет сообразить что к чему. Быть может, хладнокровное
преступление не так приятно и эффектно, зато его труднее обнаружить, потому что
спокойствие и продуманность позволяют организовать его таким образом, чтобы не
опасаться последствий. А злодеяния, совершенные с открытым забралом, бездумные,
импульсивные, скорее приведут виновника на виселицу. Забота твоя не в том,
чтобы твой повзрослевший воспитанник совершал или не совершал преступления, ибо
в сущности зло есть естественное явление, и его инструментом, часто случайным
или невольным, может сделаться любой смертный, потому что, желает он того или
нет, он служит игрушкой в руках Природы; итак, главная твоя забота должна
заключаться в том, чтобы подопечный совершил, коли так случится, наименее
опасный для себя проступок, учитывая законы страны, где он живет; однако
зачастую бывает так, что малое зло наказывается, а ужасное остается
безнаказанным, тогда, как бы абсурдно это ни звучало, ему лучше сотворить нечто
ужасное. Еще раз повторяю, не от преступления следует удерживать его, а от
карающего меча закона: само преступление не влечет за собой никаких
последствий. Для человека важно совсем не то, пр??ступник он или нет, — ему
важно избежать наказания за свои дела, как бы дурны или преступны они ни были.
Прежде всего ты обязана позаботиться о том, чтобы воспитать в юной душе умение
выбирать наименьшее из двух зол, потому что, к сожалению, человеку приходится
склоняться либо в ту, либо в другую сторону, и опыт со всей очевидностью
показывает, что пороки, проистекающие из твердых убеждений, много безопаснее,
нежели те, что вызваны избытком чувствительности, и причина заключается в том,
что в первом случае спокойствие и предусмотрительность дают средства избежать
наказания, тогда как наверняка попадет в сети тот, у кого недостает ума или
времени обдумать свои действия и принять меры предосторожности, кто, как
мотылек, устремляется в огонь на крыльях страсти и быстро опаляет их. Итак, в
первом случае твой юный воспитанник, обладающий бурной чувствительностью,
совершит мало добрых дел, которые, впрочем, в высшей мере бесполезны, а во
втором не совершит ни одного, зато, благодаря полученному воспитанию, будет
совершать лишь те преступления, которые не таят в себе риска. Правда, он может
сделаться жестоким, но в чем заключается его жестокость? В том, что в
отношениях с людьми он забудет о жалости, так как она совершенно чужда его уму
и сердцу, и я не вижу в том ничего страшного. Просто в мире будет несколькими
добродетельными поступками меньше, но ведь нет ничего бесполезнее, чем
добродетель, ибо на того, кто ее исповедует, она взваливает тяжкий крест и никогда
не вознаграждает. Человека с сильным характером жестокость подвинет на умелые и
коварные преступления, которые возбуждают электрические частицы в нервных
флюидах и, возможно, станут причиной чьей-то гибели. Ну и что в том плохого?
Обладая здравым рассудком и ясным умом, он будет действовать хладнокровно,
наверняка, с такой скрытностью и ловкостью, что факел правосудия никогда не
вырвет его поступки из тьмы благополучия; и он будет счастлив, он будет в
безопасности, так что еще ему нужно? Самое отвратительное, но ловко задуманное
и исполненное преступление заключает в себе намного больший риск, нежели самый
невинный проступок, ставший достоянием гласности. Давай рассмотрим теперь
второй случай. Скажем, твой воспитанник, управляемый своей порывистой чувствительностью,
возжелал какой-то предмет, но на его пути стоят родители, он, не привыкший
отказывать своим порывам, не задумываясь, убирает их, и безжалостная машина
возмездия истирает его в пыль. В обоих случаях я предположила самое худшее, что
может случиться, чтобы нагляднее показать опасности, подстерегающие человека в
таких ситуациях. Взвесив все «за» и «против», я уверена, ты согласишься со
мной, что чувствительность следует подавлять в неопытной душе, а уж затем
срубить эту гнилую ветку с дерева мудрости — я имею в виду чувство жалости. Но
что есть жалость? Это чисто эгоистичное чувство: наблюдая людей, попавших в
беду, мы жалеем их, опасаясь, как бы подобное не случилось с нами. Представь
себе человека, который в силу своей телесной организации избавлен от болезней,
терзающих человечество, так вот — такой человек не только вообще не имеет
чувства жалости, но даже не знает, что это такое. Приведу еще одно
доказательство, что жалость — не более, чем пассивное сочувствие, присущее
людям с истерическим складом характера, нечто вроде реакции на несчастья
ближних, и пропорциональное этим несчастьям: злоключения близких нам людей
трогают нас больше, чем страдания посторонних, кроме того, даже незначительная
неприятность, приключившаяся на, наших глазах с мало знакомым человеком,
действует на нас сильнее, чем катастрофа, обрушившаяся на нашего близкого
друга, если тот живет где-нибудь за сотню лье от нас. Чем иначе можно объяснить
столь разную реакцию, как не тем, что это чувство — всего лишь физический результат
волнения в нашей нервной системе? Так стоит ли придавать значение такому
чувству и не следует ли смотреть на него как на слабость? Помимо всего прочего,
это весьма болезненное чувство, поскольку оно проявляется через сравнение, а
сравнение постоянно возвращает нас к несчастью и наводит на болезненные
воспоминания. Напротив, подавление этого чувства доставляет нам радость, потому
что мы получаем способность хладнокровно взирать на чужие беды, зная, что сами
избавлены от них, тогда сравнение становится для нас приятным — мы уже не
размягчаемся до такой степени, чтобы жалеть несчастного, как это бывает, когда
нас терзает жестокая мысль, что завтра и мы можем оказаться в столь же
неприятном положении. Отбрось этот унылый страх, научись противостоять соблазну
сочувствия, и ты покончишь с чувством жалости к другим.
