Там в легенде говорится, что много чего предлагали, — сейчас, ваше величество, уже не воспроизведу в точности. У хаббсов, знаете ли, каждый год легенды переписываются и список обещанного растет, так что теперь там обещают не то удвоить процентные ставки на выплату дани, не то платить за год как за десять… В общем, хорошего из этого в любом случае ничего не выходит. Юркич-хан, как истинный патриот, категорически не соглашается, и тогда враги решают его незамысловато убить…
Оттобальт участливо вставил:
— Я бы убил.
Муспапс, на которого перестали обращать внимание, любезно растягивал рот от уха до уха (а уши у хаббсов большие, растопыренные и с костяными выростами, что совершенно не способствует пробуждению какой-либо симпатии к их обладателям).
Оттобальт уперся взглядом в лицо, способное покоробить натуру тонкую и впечатлительную, пробормотал про себя: «Тьфу ты, гадость. Не дай Душара, приснится что-то похожее», — и с облегчением отвернулся к Мароне, пухлощекая физиономия которого показалась ему просто прекрасной.
Вот уж воистину — все познается в сравнении.
Марона тяжко вздохнул, но продолжил:
— Но, завидев эти бесчинства с неба, бог любви, смерти, блаженства и изобилия Рядилло — у них это одно и то же лицо — не позволил надругаться над умирающим героем. Он спустился с облаков и забрал его в свое вечное царство. В этом царстве, по моим подсчетам, таких спасенных уже человек пятьсот наберется.
До его величества медленно доходил смысл легенды.
— А эти коварные, жестокие и трусливые враги — это, выходит, мы? И этот ушастый будущий трофей смеет намекать на то…
— Что вы! Что вы, мой повелитель! — засуетился Марона. Он только представил себе, какой страшный международный конфликт разразится в ту секунду, когда разгневанный Оттобальт спустится с трона и своими руками примется восстанавливать попранную справедливость прямо по голове хаббского посла…
Несчастному министру захотелось на какой-то миг стать Нучипельской Девой и мирно дрыхнуть в дальних покоях Дартского замка, знать не зная о том, что здесь творится, но, увы, сия роскошь была ему недоступна. И поэтому он бросился успокаивать возлюбленного монарха:
— Это такая стандартная форма легенды, принятая во всем Хаббсе для упрощения процедуры воспевания павших героев. Там только имена подставляют, а прочий текст идет без изменений. («Что я несу?» — подумал Марона, но зацикливаться на этой мысли не стал.) И потом, я бы и сам с Хаббсом повоевал не без тайного удовольствия, однако же вдумайтесь, мой король, какой убыток это принесет вашей казне. Опять придется экономить на мульчапликах.
Это был уже удар ниже пояса, но первый министр, чтобы выжить, пользовался сейчас всеми доступными приемами.
При мысли об экономии на милых его сердцу мульчапликах Оттобальт взгрустнул, а значит, перестал гневаться на злопакостных хаббсов.
— Так, хорошо, — уточнил он. — А какое отношение эта белиберда имеет ко мне, если я их Юркич-хана казнил еще в позапрошлом году? — Тут король указал в сторону сидящего перед ним на корточках посла. — Он что, думает, что я и есть этот, как его, бог любви и изобилия?
Марона ступил на зыбкую почву дипломатии:
— Тут, мой повелитель, главная проблема заключается в том, что они, — и он обернулся в сторону сидящего посла, — частично не уверены, что Рядилло забрал их героя к себе, а думают, что он по сей день томится где-то в наших подземельях.
— У них что, легенды слагают одни, а думают другие? — рассердился Оттобальт. — Пусть определятся в конце-то концов, погиб он славной смертью или сидит в наших казематах!
Марона не удержался от язвительного замечания:
— У них, ваше величество, одни слагают легенды, чтобы другие с легким сердцем могли наследовать славным предкам.
— То есть потомки этого головореза однажды могут объединиться в общество «Стопами Юркич-хана» и попытаться просочиться в очередную легенду, нападая на Упперталь?
Марона ощутил глубокое удовлетворение, поняв, что монарший гнев направлен в нужное русло и теперь можно немного расслабиться:
— Именно так и есть, мой повелитель.
Оттобальт сверкнул глазами:
— Передай этому летописцу, что его легендарный Юркич-хан за свой последний поступок вряд ли попадет в царство любви и блаженства и уж тем более — никак не обратно на родину.
Произнеся эту великолепную речь, король слегка отвлекся и не без интереса принялся оглядывать длинные ряды трофейных черепов, украшавшие стены парадного зала. Затем поманил пальцем Сереиона, который во время приема молча возвышался по правую руку от повелителя. Сереион выглядел внушительно: рост, стать, разворот плеч, сияющие доспехи.
Хаббский посол поглядывал на него с опаской. Сереион давно уже вошел в их народные легенды и предания, которые при описании столкновений уппертальского гвардейца с национальными героями становились какими-то невразумительными. В основном ныне уже покойные хаббские герои раз эдак пятьдесят своей могучей рукою отправляли к Душаре все еще живого Сереиона, и только в нескольких случаях было соблюдено правдоподобие: земля разверзалась, поглощала уппертальца и исторгала его живым и невредимым уже в Дартском замке.
Словом, столкнувшись с Сереионом нос к носу при дворе Оттобальта, Муспапс явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Когда гвардеец склонился к нему, король горячо зашептал в подставленное ухо, тыкая пальцем в сторону костяных трофеев:
— А вон тот, четвертый слева во втором ряду, разве это не Юркич-хан?
Сереион внимательно вгляделся в череп и компетентно заявил:
— Четвертый слева, ваше величество, это череп его троюродного дяди. Он нам достался после двухдневной битвы на Чуфанском плато. Помните, когда вы Пуримурзилю выбили два передних зуба за то, что он вас обозвал мульчапликом?
— Мерзавец! — зашептал король. — Конечно, помню. Ты полагаешь, это его череп?
Сереион еще раз вгляделся в пустые глазницы:
— Видите, у него как раз двух зубов спереди нет. Это должен быть Пуримурзиль. И это точно не Юркич-хан.
Король продолжил разговор все тем же шепотом, но уже с сердитой интонацией:
— Тогда какого пичкамута он здесь делает? Я же просил дырявые, беззубые и проломленные черепа сюда не приносить! Во-первых, это жутко неэстетично, во-вторых, признак дурного вкуса, а в-третьих, мы же не варвары какие-нибудь, а цивилизованные люди. Я уже не говорю о том, что никогда не любил Пуримурзиля и не собираюсь видеться с ним каждый день после его смерти. Чтобы завтра, нет, сегодня его, — король еще раз энергично ткнул пальцем в беззубый череп, — немедленно убрали в музей.
Сереион немного замялся:
— Осмелюсь заявить, ваше величество, что там еще со времен вашего дедушки приблизительно такими некондиционными черепами уже два подвала завалены.
