— И что в резерве? — против воли заинтересовался Оттобальт.
— О-о, в резерве… — мечтательно протянул Марона. — Тут вот какая загогулина получается — без вашего содействия эту машину не заставишь заработать. Только вы и можете запустить этот механизм.
Оттобальт лукаво улыбнулся:
— Кому-то зубы вышибить, или череп подарить, или на поединок вызвать?
— Что вы, что вы, — замахал руками сконфуженный министр, — все гораздо проще. Ваш любимый лесоруб Кукс, которому овсянка и казематы надоели хуже горькой редьки («А я думал — горькая редька надоедает хуже овсянки», — признался Оттобальт непосредственно псу, грызущему свою кость под столом), прознал о подготовке к празднику и вот уже третий день предлагает свои услуги в качестве плотника и столяра. Дело это верное — мастер он серьезный, по работе истосковался, да и вообще один Кукс десятерых стоит. А поскольку денег ему платить не нужно, то, с одной стороны, мы имеем солидную экономию в средствах, а с другой — гуманное отношение к заключенному, о котором не стыдно будет сделать доклад на Ляситопном Мурчарейнике.
Король прекратил жевать.
Когда его величество прекращал жевать, это был верный признак напряжения всех духовных, умственных и физических сил. Кто сказал, что мужчина не может родить? Оттобальт как раз рождал мысль. Правда, родив, он не всегда успевал с ней познакомиться. Она взмывала куда-то ввысь, оставляя его в скорбном одиночестве, но с детьми всегда так. Рано или поздно они нас покидают.
В данном случае король титаническим усилием воли пытался вспомнить, что он когда-либо слышал о Ляситопном Мурчарейнике.
Марона понял, что разумнее прийти на помощь возлюбленному монарху и дать краткую справочку, чем после расхлебывать непредвиденные последствия. Ведь Оттобальт мог вполне идентифицировать Мурчарейник и как собрание самых отпетых разбойников со всего Вольхолла, и как слет передовых стражников и телохранителей, и как клуб добровольных отшельников и каторжан. А на самом деле Ляситопный Мурчарейник был передовой организацией, и современники гордились и диву давались, как могла до такого дойти человеческая мысль.
Страны, входящие в Мурчарейник, договорились о том, что человек — это не просто существо, а существо особенное. Они даже записали в уставе, что Всевысокий Душара как-то обмолвился первому из созданных им людей, что человек-де звучит гордо. И что в человеке все должно быть прекрасно: и обувь, и оружие, и имущество, и внешность — если получится. Поэтому человека нужно беречь почти как череполсяку, сюмрякачу или редчайшую куфантийскую зябрячу; уважать, как лысеющего выхухоля Хвадалгалопсу, и ценить, как самый редкий пыр-зик-сан.
Все это он и выпалил королю на одном дыхании, напомнив, что через два месяца представитель Упперталя должен будет докладывать на Мурчарейнике о том, как обстоят дела с любовью и уважением к человеку в его стране.
Его величество сказал, что, по правде говоря, следовало бы докладывать о любви и уважении к тете, но он понимает, что тетя Гедвига сидит в печенках не только у него, но и у остальных. Так что пусть будет лесоруб Кукс — он согласен.
Тут король вернулся к основному вопросу дня:
— Мастер, говоришь? — уточнил он.
— Великолепный, — подтвердил Марона. — Но дело в том, что за свою безупречную работу он требует выполнить его условия, и в этом, так сказать, вся трудность положения.
— Ну, чего он там хочет?
Марона натянуто улыбнулся:
— Да, в общем, сущий пустячок: вернуть ему его славный топорик, обеспечить необходимым количеством стройматериалов и каждый день выдавать по два бочонка вина плюс немного копченого мяса и хлеба. А самое главное — он требует тело тети, дабы согласно его размерам изготовить специальное антихрапное ложе для того, чтобы ее величество Гедвигу прямо на нем можно было поместить в центре нашего мероприятия. Вы ведь сами говорили, что она может проснуться в любой момент. Так вот, даже если проснется, придраться к чему-либо ей будет уже сложнее.
Король почесал бороду:
— Топорик, топорик… Кстати, где его топорик?
Такого вопроса Марона не ожидал. Он как раз готовился к длительным переговорам и репетировал самые веские и убедительные аргументы. Король, по обыкновению, застал его врасплох:
— Не знаю. Может, в музее…
— В музее! Такую вещь — и в музей! Вы что, не знаете, что из музея постоянно кто-то что-то тянет себе домой? Я всегда настаивал на том, чтобы особо ценные вещи клали сразу в сокровищницу.
Оттобальт встал из-за стола и прошелся к окну широким строевым шагом:
— Да, дело способно принять интересный оборот, если наш лесоруб что-то такое надумал.
Марона слегка покраснел:
— Ну что вы, ваше величество, в этом отношении Кукс — святой человек, он и девственницы пальцем не тронет. Разве что зарубить может.
Король мечтательно посмотрел в окно, прислушался к храпу, доносившемуся откуда-то сверху и сбоку, и произнес по слогам:
— Вот-вот, за-ру-бить.
Марона тоже прислушался к ощутимой вибрации. На столе слегка зазвенели пустые бокалы:
— Тут следует учитывать, что рыцари-бесумяки тоже понимают, что Нучипельская Дева может очнуться от своего сна в любой момент и спросить с них со всей строгостью магистра ордена. Охранять они ее будут как зеницу ока. И я могу их по-человечески понять.
Оттобальт ушел в себя и какое-то время молчал. Затем спросил безо всякой видимой связи с предыдущим:
— Сколько, говоришь, Кукс просит вина?
— Две бочки в день, ваше величество.
— Отлично, пусть будет две. И пусть гвардейцы с него глаз не спускают — время от времени. И скажите, что за антихрапное ложе я буду благодарен отдельно. Вплоть до того, что рассмотрю вопрос об овсянке на ближайшем же королевском совете.
Если бы в Дартском замке знали Шекспира…
Впрочем, мы уже неоднократно сетовали на то, что в Вольхолле как-то не слишком почитают этого прославленного драматурга. Строго говоря, здесь вообще не читают известных нам писателей. В Вольхолле свои классики.
Особенной популярностью пользуются «Базяки дремучего вумпы» (сколько бы ни твердили литературоведы, что это типично детское чтиво), а также мелодраматическая поэма «Плач по Лязбубской пилюкальче», авторство которой приписывалось двум, а то и трем десяткам гениев. Но ни в одном из указанных произведений не уделяется должного внимания природе. А зря.
Именно по этой причине участники описанных ниже событий не обратили внимания на кроткую молочно-белую луну, трудолюбиво светившую со звездного и ясного ночного неба и казавшуюся совершенно неуместной в данных обстоятельствах. Как бы ни прелестна и полна была она в этот час, но, увы, осталась незамеченной.
Сюда скорее бы подошла погода, описанная Шекспиром в «Короле Лире», акт третий. Вот кто был настоящим мастером своего дела. Шекспир, разумеется, а не Лир.
