— Черт возьми, я тоже презираю ее!
— Надо бы поскорее от нее избавиться.
— Завтра мы, кажется, собирались подняться на Везувий…
— Этот вулкан был бы лучшим средством для ее
погребения. А какая это будет красивая смерть!
— Если мы с тобой возненавидим кого-нибудь, Жюльетта,
ненависть наша способна творить чудеса.
— Но мы будем вести себя так, будто ничего не
случилось.
— Разумеется. Мы искупаемся в ее ласках.
— Предоставь это мне, ты ведь знаешь, какой я бываю в
коварстве.
— Мы будем ласкать ее всю ночь.
— Непременно.
— Ах, мой ангел, подумать только: мы станем самыми
богатыми женщинами на свете!
— Только после этого не надо задерживаться в Неаполе.
— Да, да, мы сразу покинем Италию. Вернемся в нашу
милую Францию, купим богатые поместья и проживем остаток жизни вместе… Как мы
будем счастливы, Жюльетта!
— С нашим богатством мы сможем позволить себе
все, — подхватила я. — Только идиоты не смеют употреблять все
средства — и законные и незаконные, — чтобы быть счастливыми. Мне кажется,
Клервиль, я скорее умру, чем откажусь от воровства; оно доставляет мне одно из
самых больших удовольствий, и без него я не представляю себе жизни. В такие
минуты я испытываю такое же ощущение, какое испытывает обычная женщина во время
плотских утех. Преступление щекочет и возбуждает нервы, связанные с зонами
наслаждения, точно так же, как это делает палец или мужской орган; я извергаюсь
даже при мысли о преступлении, которое мне предстоит совершить. Вот бриллиант,
который предлагала мне Шарлотта, он стоит пятьдесят тысяч. Я не приняла его. Он
был противен мне в качестве подарка, но я его украла, и теперь он мне очень
дорог.
— Значит, ты все-таки завладела им?
— Конечно. И меня нисколько не удивляет, что есть люди,
которые предаются подобной страсти единственно для того, чтобы испытать жгучее
наслаждение. Я буду воровать до конца своей жизни, будь у меня два миллиона
дохода, все равно я не отступлю от своих принципов.
— Теперь я совершенно уверена, что Природа создала нас
друг для друга. Поэтому нам просто нельзя расставаться ни в коем случае.
За обедом мы втроем обсуждали завтрашнюю экскурсию на
Везувий. А вечером были в Опере; сам король подошел к нашей ложе засвидетельствовать
нам свое почтение, и все глаза были устремлены на нас. Вернувшись домой, мы ели
душистое жаркое, запивая его кипрским вином, потом испытали семь или восемь
оргазмов в объятиях женщины, которой уже вынесла приговор наша порочность.
После этого уложили ее в постель и остаток ночи провели вдвоем; до того, как
наступил рассвет, мы еще несколько раз сбросили семя при восхитительной мысли о
том, что очень скоро будем попирать ногами возвышенное чувство дружбы и пред-.
анности. Я, конечно, понимаю, что такое злодеяние могут оценить только высоко
организованные умы, наподобие наших, и заслуживает жалости человек, лишенный
подобной возможности, ибо он лишен необыкновенных удовольствий; более того, я
утверждаю, что он не знает, что такое истинное счастье.
Мы поднялись вместе с солнцем. Преступные замыслы не дают
спать, приводя в смятение все чувства; мозг непрестанно перебирает их, и вы не
только предвкушаете удовольствие — вы его испытываете в полной мере.
Карета, запряженная шестеркой лошадей, доставила нас к
подножию Везувия. Там мы нашли проводников, которые захватили с собой веревки и
прочее снаряжение, необходимое для подъема на вулкан, а путь до вершины занял у
нас два часа и стоил пары новой обуви. Несмотря на усталость, мы пребывали в
превосходном расположении духа и много шутили с Олимпией, и бедняжка до
последнего момента не догадывалась о причине нашего настроения.
Между прочим, это нелегкий труд — карабкаться на гору по
щиколотку в пепле, когда, сделав четыре шага вперед, вы сползаете вниз на шесть
шагов, когда над вами постоянно висит опасность провалиться сквозь тонкую корку
в расплавленную лаву. Поднявшись наверх, мы сели на самом краешке кратера и с
замиранием сердца заглянули в глотку вулкана, который в минуты гнева бросает в
дрожь Неаполитанское королевство.
— Как вы думаете, нам нечего сегодня бояться? —
спросили мы у проводников.
— Нет. Может случиться выброс серы и кусочков пемзы, но
непохоже, что будет извержение.
— В таком случае, друзья, — сказала
Клервиль, — оставьте корзину с закусками и можете возвращаться в деревню.
Мы хотим побыть здесь.
— А вдруг что-то случится.
— Вы же сами сказали, что все будет в порядке.
— Никогда нельзя быть уверенным…
— Ну что ж, если начнется что-нибудь серьезное, мы сами
спустимся вниз и будем оттуда наблюдать за извержением.
Клервиль сопроводила свои слова несколькими золотыми
монетами, и разговор был окончен.
Когда проводники спустились достаточно далеко, мы с Клервиль
обменялись быстрым взглядом.
— Будем действовать хитростью? — шепотом спросила
я.
— Нет, силой, — ответила она.
В следующий момент мы схватили Олимпию.
— Итак, сука, — сказали ей, — ты нам надоела;
мы привели тебя в это место, чтобы расправиться с тобой. Под нами вулкан, куда
ты сейчас отправишься живьем.
— Пощадите! — простонала она. — Что я вам
сделала?
— Абсолютно ничего. Ты нам надоела, разве этого мало?
Мы сунули ей в рот перочинный нож, чтобы она прекратила свои
стоны и горестные жалобы. Потом Клервиль связала ей руки шарфом, который мы
захватили специально для этой цели; я связала ноги, и когда Олимпия оказалась в
беспомощном состоянии, мы отступили в сторону и расхохотались. Из ее прекрасных
глаз ручьями текли слезы, оставляя жемчужные капельки на ее величественной
груди. Мы раздели ее и начали терзать ее тело: щипали белоснежные груди, кололи
булавками ягодицы, вырывали из лобка волосы, а я откусила ей клитор. Наконец,
после двух часов нескончаемых истязаний и унижений, мы взяли ее за руки и за
ноги, поднесли к краю жерла и сбросили вниз. Она исчезла в кратере, и несколько
минут мы слышали шум падающего тела, натыкавшегося на выступы, разбивавшегося
об острые камни; постепенно шум стих, и воцарилась тишина.
— Вот и все, — произнесла Клервиль, которая
продолжала мастурбировать обеими руками. — Черт меня побери, милая
Жюльетта, давай ляжем на край вулкана и будем извергаться; ведь мы только что
совершили преступление, совершили один из тех сладостных поступков, которые
зовутся чудовищными. И если то, что мы сделали, действительно оскорбляет
Природу, пусть она отомстит нам — ведь она может отомстить, если захочет; пусть
произойдет извержение, пусть вскипает лава в глубинах этой преисподней и сотрет
нас с лица земли.
