Я не могла произнесли ни слова. У меня кружилась голова, я
могла ответить подруге только страстными ласками. Она тоже замолчала. Сплетясь
в жарких объятиях, изнемогая от восторга, лаская друг друга как взбесившиеся
лесбиянки, мы, казалось, передавали друг другу душу через свои сдавленные,
похожие на рыдания стоны. Несколько грязных ругательств, несколько богохульств
— больше ничего не было слышно. Так мы оскорбляли Природу, насмехались над ней,
дразнили ее и, торжествуя в своей безнаказанности и наслаждаясь ее равнодушием,
мы надеялись на ее снисходительность только для того, чтобы еще сильнее ранить
ее.
— Теперь ты видишь сама, Жюльетта, — заговорила
Клервиль, которая первой пришла в себя, — как мало внимания обращает
Природа на так называемые человеческие преступления, а ведь она могла бы
уничтожить нас, когда мы были на седьмом небе от счастья. — Но она не
сделала этого, поэтому успокойся: нет на Земле преступлений, которые могут
разгневать Природу; скорее, все преступления выгодны ей, все для нее полезны;
будь уверена, что она внушает нам злодейские мысли, потому что нуждается в
злодействе.
Не успела Клервиль закончить свою речь, как из жерла
взметнулся фонтан камней, которые дождем застучали вокруг нас.
— Ага! — сказала я, даже не собираясь подняться на
ноги. — Это месть Олимпии. Это ее прощальный привет; она извещает нас о
том, что добралась до самого чрева Земли.
— Нет ничего сверхъестественного в этом явлении, —
заметила Клервиль. — Когда в вечно кипящую лаву падает что-нибудь тяжелое,
происходит маленькое извержение.
— Давай перекусим и будем считать, что этот каменный
дождь — не что иное, как просьба Олимпии отдать ей одежду.
Из ее вещей мы отобрали драгоценные камни, все остальное
свернули и выбросили в кратер, где нашла последний приют наша подруга. Потом
открыли корзину с продуктами. Из глубины вулкана не доносилось больше ни звука,
следы преступления исчезли, Природа была удовлетворена. Когда мы спустились,
внизу нас ждали наши проводники.
— С нами случилось ужасное несчастье, — заявили
мы, подходя к ним со слезами на глазах, — наша несчастная спутница подошла
слишком близко к краю и… Неужели ничего нельзя сделать, добрые люди?
— Ничего, — сокрушенно покачали они
головами. — Нам не надо было оставлять вас одних, тогда этого бы не
случилось. Теперь она погибла, и вы никогда больше ее не увидите.
Когда мы услышали этот жестокий приговор, наши слезы хлынули
еще сильнее, и, заламывая руки, мы сели в экипаж. Через три четверти часа мы
были в Неаполе.
В тот же день в газетах появилось сообщение о случившейся
трагедии. Фердинанд приехал лично утешить нас, ведь он считал нас сестрами,
любящими друг друга. Как бы развратен он ни был, ему даже не пришло в голову,
что Олимпия стала жертвой наших козней, и мы оставили его в этом мнении. Лакеев
княгини отправили в Рим сообщить родственникам о ее гибели; кроме того, мы
передали с ними письмо, в котором спрашивали, что делать с драгоценностями
погибшей, оцененными нами в тридцать тысяч франков, между тем как в
действительности от нее осталось трофеев больше, чем на сто тысяч; но к тому
времени, когда пришел ответ, нас уже не было в Неаполе, так что все имущество
погибшей подруги досталось нам.
Олимпия, княгиня Боргезе, была нежной, доверчивой,
впечатлительной женщиной, любившей наслаждения, обладавшей распутным
темпераментом и извращенным воображением, но ей недоставало глубины и
непреклонности там, где дело касалось принципов; она оставалась добычей
предрассудков, в любой момент она могла вернуться в лоно добродетели и только
поэтому была неподходящей компанией для двух развратных до мозга костей особ.
Между тем нас ожидало дело, еще более серьезное и опасное.
Наутро начинался день, который мы выбрали для штурма сокровищ супруга Шарлотты.
Весь вечер мы с Клервиль посвятили приготовлениям: припасли дюжину сундуков и
ящиков и вырыли большую яму в своем саду; все было сделано под покровом
темноты, и первым, кто нашел в ней могилу, стал землекоп, которому мы
размозжили голову, как только он закончил работу. «Либо вообще обходитесь без
сообщников, — советовал Макиавелли, — либо избавляйтесь от них, когда
они выполнят свое предназначение».
Наступил условленный час, и под заветным окном остановился
экипаж. Мы с Клервиль, одетые в мужское платье, сами сидели на козлах: слуг мы
заранее отпустили на всю ночь и посоветовали им повеселиться за городом.
Шарлотта уже ждала нас: она настолько сильно желала получить обещанный яд, что
решила не давать нам никакого повода для упреков. Целых четыре часа она
спускала на веревке набитые деньгами мешки, которые мы укладывали в сундуки,
наконец сверху раздался громкий шепот, известивший нас о том, что в казне
ничего больше не осталось.
— До завтра, — ответили мы.
И быстро доехали до дома, радуясь тому, что за все время
операции не встретили ни одной живой души. Мы наняли еще одного бродягу,
который помог нам выгрузить и опустить в яму сундуки и ящики и которого мы
похоронили сверху, когда он исполнил свое предназначение.
Усталые, взволнованные тем, что стали сказочно богатыми, мы
легли в постель, но на этот раз обошлись без плотских утех. Проснувшись на
следующее утро, мы обнаружили, что весь г??род говорит о краже, совершенной в
королевском дворце, и сочли, что настал удобный момент для того, чтобы передать
Фердинанду записку королевы, которую ему доставил неизвестный. Прочитав ее,
король пришел в дикую ярость и приказал капитану своей гвардии арестовать жену
и препроводить ее в Сант-Эльмо, где ее поместили в одиночную камеру и посадили
на хлеб и воду. Прошла неделя, прежде чем король , пришел навестить узницу, и
та сразу выложила всю правду и обвинила во всем нас. Разъяренный Фердинанд
примчался к нам, и у нас состоялся замечательный разговор, который лучше всего
передать в виде диалога.
Фердинанд: — Вы совершили страшное преступление. Я никогда
не предполагал, что на подобный поступок способны люди, которых я числил среди
своих друзей.
Клервиль: — Но что случилось?
Фердинанд: — Королева обвиняет вас в том, что вы ограбили
мою казну.
Жюльетта: — Мы?!
Фердинанд: — Именно вы!
Клервиль: — Вот это новость!
Фердинанд: — Она призналась, что в какой-то момент у нее
появилась мысль лишить меня жизни, и сказала, что вы обещали ей яд в обмен на
мои сокровища.
Клервиль: — А вы нашли яд, который, по ее словам, она купила
за такие большие деньги?
Фердинанд: — Нет.
Жюльетта: — Так как же это возможно, что она выложила целое
состояние, не получив обещанного?
Фердинанд: — Я сам удивляюсь этому.
Клервиль: — Сир, ваша супруга — отъявленная злодейка, но, к
счастью, у нее недостает ума; она знала, что мы — ваши друзья, и решила
прикрыть свой гнусный поступок, свалив его на нас, однако этот замысел очень
неуклюжий и шит белыми нитками.
