— А ты не жалеешь о Клервиль?
— Как я могу жалеть о ком-то, если у меня есть ты?
— Но что, если я выдумала всю эту историю только для
того, чтобы устранить соперницу?
— Тогда это было бы редчайшее на свете злодейство!
— Но если я его совершила?
— Так ведь сама Клервиль сказала мне, что ты предложила
отравить меня за две тысячи золотых монет.
— Я знала, что она передаст тебе эти слова, и нисколько
не сомневалась в том, что ты ей не поверишь и поймешь это как неуклюжую
хитрость с ее стороны и как сигнал к тому, что настало время сделать то, что я
хотела, чтобы ты сделала.
— Почему ты хотела, чтобы это сделала я? Разве сама ты
не могла убить ее?
— Мне было очень важно, чтобы моя соперница погибла от
твоей руки — без этого мое удовольствие было бы неполным.
— Ты — страшная женщина! Но погоди, ведь она была не в
себе в тот день, когда мы были у тебя в гостях, она даже не смогла насладиться
твоими лакеями; мне кажется, она сделала тебе какой-то знак…
— Я нарочно создала такую обстановку и точно
рассчитала, что это на тебя подействует, что ее беспокойное поведение
насторожит тебя и сделает ее виновной в твоих глазах. Когда же я предлагала ей
отравить тебя за две тысячи золотых, я заронила в нее подозрение, что подобное
предложение я могу сделать и тебе. Вот чем объясняется ее предупреждающий жест
— она боялась оставить нас вдвоем, а ее нервозность оказала на тебя именно тот
эффект, на который я рассчитывала. Таким образом два часа спустя Клервиль была
мертва.
— Я должна понимать это так, что она невиновна?
— Она обожала тебя… Так же, как и я, и присутствие
соперницы было для меня невыносимым.
— Наслаждайся своей победой, коварная, —
восхитилась я, обнимая Дюран. — Теперь ты можешь торжествовать: я
боготворю тебя, и если бы мне пришлось повторить все снова, я бы сделала это не
задумываясь и без всяких причин, которые ты придумала, чтобы облегчить мое
преступление… Но почему ты не призналась в своей любви еще в Париже?
— Я не посмела, так как рядом была Клервиль, а когда
позже ты еще раз пришла ко мне, со мной был мужчина. Потом меня арестовали. Но
освободившись, я всюду следовала за тобой, любовь моя, и никогда не упускала
тебя из виду; я поехала за тобой в Анжер, затем в Италию; все время, пока я
занималась своей торговлей, я не спускала с тебя глаз. Надежда моя
поколебалась, когда я узнала о твоих наперсницах — Донис, Грийо,
Боргезе, — и от нее почти ничего не осталось, когда ты вновь встретилась с
Клервиль. Но я все равно поехала за вами из Рима, и вот здесь, отчаявшись от
столь долгого ожидания, я решилась разрубить этот узел; остальное тебе
известно.
— То, что ты рассказала, просто невероятно! В ком еще
встретишь подобный пример коварства, ловкости, злобности, порочности и
ревности?
— Это потому, что ни у кого нет таких страстей, потому
что никто никогда не любил тебя так, как я люблю тебя.
— А когда пламя потухнет в тебе, Дюран, ты поступишь со
мной так же, как я поступила с Клервиль?
— Хорошо, мой ангел, я развею твою тревогу. Но требую,
чтобы гы оставила себе только одну из своих девиц — Элизу или Раймонду. Выбирай
любую, но двоих иметь тебе я не позволю и предупреждаю об этом заранее.
— Со мной останется Раймонда.
— Прекрасно, Так вот, если она станет свидетельницей
твоей неожиданной или необъяснимой смерти, пусть вина за это падет на меня. А
теперь, — продолжала Дюран, — я прошу тебя написать записку и отдать
ее на хранение Раймонде; в этой записке ты назовешь меня своей убийцей в том
случае, если смерть твоя наступит каким-либо трагическим образом во время нашей
совместной жизни.
— Нет, такие предосторожности ни к чему; я верю тебе,
вверяю свою жизнь в твои руки и делаю это с радостью. Только оставь мне и
Элизу, не мешай мне и не ревнуй меня. Я — распутница, я не обещаю тебе вести
себя безупречно, но клянусь чем угодно, что буду любить тебя всегда.
— Я не собираюсь тиранить тебя, Жюльетта, напротив, я
сама буду служить твоим удовольствиям, я готова смешать землю с небом ради
твоего счастья. Но как только ты сделаешься добродетельной, я от тебя
отвернусь, хотя знаю, что невозможно заманить в сети добра такую женщину, как
ты — шлюху по темпераменту и по убеждению: это все равно, что загораживать море
плотиной. Прошу я только одного: позволь мне быть единоличной хозяйкой твоего
сердца.
— Клянусь, что вы одна будете властвовать в нем.
— В таком случае обещаю тебе неземное блаженство;
истинное распутство должно быть свободно от всяких чувств, мы должны иметь
только одну подругу и искренне любить ее, а сношаться можно хоть со всем миром.
Если хочешь, я тебе дам добрый совет, Жюльетта: избавься от этой толпы, которая
вечно крутится вокруг тебя; я сама думаю рассчитать половину своей свиты: чем
меньше нас, тем удобнее нам творить свои дела, и ни к чему привлекать к себе
внимание. Ведь я не собираюсь бросать свое ремесло, но кому придет в голову
покупать яды у женщины, которая ведет роскошную королевскую жизнь?
— Я тоже хочу сполна удовлетворять все свои
вкусы, — сказала я. — Хочу воровать, торговать своим телом, и ты
совершенно права в том, что не стоит выставлять себя напоказ.
— Я могу выдавать себя за твою мать, в этом качестве
мне легче будет найти покупателей на твои прелести; Элиза и Раймонда пусть
будут твоими кузинами, мы и для них найдем клиентуру. С таким гаремом в Италии
можно жить припеваючи.
— А как же твои яды?
— Не беспокойся, охотников на них здесь гораздо больше,
чем в других местах. Мы должны вернуться во Францию, имея чистый доход не
меньше двух миллионов.
— Куда же мы сейчас отправимся?
— Я склоняюсь к тому, чтобы снова спуститься на юг. В
Калабрии и на Сицилии жители развращены до предела, и там мы найдем золотое
дно, тем более что я хорошо знаю те места. В прошлом году я за полдня
наторговала там на пятьсот тысяч франков и могла бы выручить еще больше. Южане
очень доверчивы, Жюльетта, как все лживые люди: достаточно предсказать им
судьбу, и из них можно вить веревки. Это поистине сказочная страна.
— А мне страшно хочется вернуться в Париж, —
мечтательно заметила я, — и окончательно поселиться там: разве нельзя
заниматься там тем же самым?
— Ну давай съездим хотя бы в Венецию и оттуда — в
Милан, затем доберемся до Лиона.
Я согласилась с таким маршрутом, и мы сели за обед. Дюран
предупредила меня, что она сама будет оплачивать все наши расходы; она,
разумеется, понимала, что моя доля в общей прибыли будет немалой, но упросила
меня сделать вид, будто я нахожусь на ее содержании. Признаюсь вам, что
принимала ее знаки внимания с тем же тактом, с каким она мне их оказывала, ведь
деликатность имеет большое значение в среде злодеев, и тот, кто этого не
понимает, совершенно не знает человеческую природу.
