— Ласкай меня скорее, умоляю тебя, ты же видишь, как
действуют твои речи на Жюльетту; я не встречала женщины, чьи мысли были бы так
близки к моим, как твои; в сравнении с тобой Клервиль была ребенком; я всю
жизнь искала тебя, милая Дюран, не покидай меня больше.
И волшебница, желая в полной мере воспользоваться моим
экстазом, уложила меня на кушетку и посредством трех пальцев одарила меня
такими ласками, каких я еще не знала. Я ответила тем же, обхватив губами ее
клитор, а когда увидела, как судорожно сжимается и разжимается ее заднее
отверстие — словно цветок, жаждущий вечерней росы, — нащупала рукой
искусственный фаллос и вонзила его в таинственный грот, который был невероятных
размеров: толстенный инструмент длиной не менее двадцати сантиметров мигом
исчез в глубине, и когда он скрылся из виду, развратница застонала, задрожала
всем телом и засучила ногами. Воистину, если Природа не дала ей познать обычные
удовольствия, она щедро вознаградила Дюран потрясающей чувствительностью ко
всем прочим. Один из выдающихся талантов моей наперсницы заключался в
способности сторицей возвращать получаемое удовольствие, она оплела меня своим
гибким телом и, пока я ее содомировала, она целовала меня в губы, вставив
пальцы в мой анус. Она то и дело, забыв обо всем, концентрировалась исключительно
на своих ощущениях, и тогда раздавались такие смачные ругательства, каких я не
слышала ни от кого. К этому могу добавить, что с какой бы стороны ни посмотреть
на эту замечательную женщину — дитя злодейства, похоти и бесстыдства, —
можно сказать только одно: все ее качества — и физические и моральные — делали
ее самой выдающейся либертиной своего времени.
Потом Дюран захотела ласкать меня так, как перед тем я
ласкала ее. Она всадила мне в седалище фаллос, и в ответ на его мощные толчки я
извергнулась три раза подряд и хочу повторить, что никогда не встречала
женщины, столь изощренной в искусстве доставлять наслаждение.
После этого мы перешли к радостям Бахуса, и когда опьянение
достигло предела, Дюран предложила мне выйти на улицу и продолжить развлечения на
свежем воздухе.
— Мы полюбуемся, — сказала она, — как идет
подготовка к похоронам одной пятнадцатилетней девчушки, настоящего ангелочка,
которую я отравила вчера по просьбе ее отца: некоторое время он баловался ею в
постели, но она выдала его.
Мы оделись, как одеваются местные потаскухи, и с
наступлением темноты вышли из дома.
— Сначала спустимся в гавань и развлечемся с матросами,
среди которых попадаются настоящие монстры. Ты даже не представляешь, как
приятно выжать соки из этих колбасок…
— Постыдилась бы, шлюха, — укоризненно проговорила
я, целуя ее, — ты же совсем пьяна.
— Совсем немного; но не думай, что для того, чтобы
разжечь во мне пожар вожделения, мне требуется помощь Бахуса. Я знаю, что этому
озорнику приписывают волшебные свойства, но и без него я могу преступить все
границы скромности и пристойности; впрочем, ты сама скоро увидишь.
Не успели мы дойти до порта, как нас окружила толпа матросов
и грузчиков.
— Привет, друзья, — крикнула им Дюран, —
давайте обойдемся без толкучки и не будем спешить: мы удовлетворим вас всех, до
последнего. Вот эта девушка — из Франции
[118]
, она только
вчера вышла на панель, сейчас она сядет вот на эту тумбу, поднимет свои юбки и
предложит вам ту дырочку, которая вам больше приглянется, а я помогу вам.
Окружившая нас орава с восторженным воем встретила ее речь.
Первый захотел увидеть мой голый зад, и его грубая неуклюжесть наверняка
испортила бы внешний вид моих ягодиц, если бы Дюран не призвала его к порядку,
поэтому он ограничился тем, что забрызгал семенем мою грудь. Второй усадил меня
на кнехт и заставил как можно шире раздвинуть ноги; моя спутница направила
массивный орган в мое влагалище, я, движимая инстинктивным рефлексом, подалась
навстречу и поглотила его до самого корня. Матрос приподнял меня, заголил мне
юбки и выставил мой зад на всеобщее обозрение. К нему тотчас подскочил еще
один, раздвинул ягодицы и проник внутрь.
— Погодите, — озабоченно сказала Дюран, —
дайте ей на что-нибудь опереться. — С этими словами она вложила мне в руки
по огромному члену и, подставив пятому свое седалище, добавила: — Иди сюда,
дружище. К сожалению, я не могу предложить тебе что-нибудь другое, так как
Природа лишила меня такой возможности, но не беспокойся: моя задняя норка тепла
и уютна и заставит тебя позабыть о куночке.
Тем временем мои копьеносцы сменяли друг друга в быстром
темпе, и я обслужила более пятидесяти оборванцев в течение трех часов. Дюран
также не бездействовала и, имея большую слабость к мужским органам, не оставила
ни один из них без внимания. Удовлетворив эту толпу бандитов, мы сели с ними
пировать — таков был обычай в их среде.
— Я обожаю эти притоны, — шепнула мне
Дюран, — в таких местах можно насладиться самым мерзким и грязным
развратом.
Мы пили, ели и снова пили и в конце концов дошли до такого
скотского состояния, что обе распростерлись на полу в середине таверны и еще
раз пропустили через себя всю ораву, предварительно заставив всех блевать,
мочиться и испражняться на нас. Когда эта безумная оргия подошла к концу, мы
были по уши в моче, дерьме и сперме.
— А теперь, друзья, — заявила моя спутница, когда
суматоха стихла, — мы хотим отблагодарить вас за чудесный ужин и подарить
вам образцы наших товаров. Может быть, кому-то из вас нужно свести личные счеты
с недругами? Если так, мы предоставим вам самые надежные средства.
Вы не поверите, друзья, — и это лишний раз говорит о
том, какого прогресса достигло человечество в пороке, — но в тот же миг
поднялся невероятный шум и гвалт; все потребовали адских снадобий, и никто не
остался обделенным; по нашим скромным подсчетам наш разгул закончился
несколькими десятками убийств.
— Еще не поздно, — сказала мне Дюран
поднимаясь, — нас ждут новые приключения. Мне просто необходимо узнать,
чем кончилась смерть моей юной прелестницы.
Мы тепло распрощались с хозяевами и подошли к площади, где
стоял храм, как раз в тот момент, когда к нему приближалась похоронная
процессия. В Италии существует традиция нести покойников в открытых гробах, и
Дюран сразу узнала ребенка, на котором был испытан яд.
— Это она, — возбужденно зашептала
колдунья, — это она, черт возьми мою душу! Давай встанем в тень и будем
ласкать друг друга, когда ее понесут мимо.
— Мне кажется, лучше опередить их и пробраться в
церковь; мы спрячемся в часовне и увидим всю процедуру.
— Ты права: самое интересное будет в конце, —
согласилась Дюран, — пойдем скорее.
