— О бегстве не может быть и речи. Кроме того, ты не
можешь ждать, пока она нанесет удар, и надеяться, что отразишь его. Мой тебе
совет — переходи в наступление.
И здесь я с огромным наслаждением начала плести свою паутину.
Я приехала в Прато с намерением помочь своей подруге удовлетворить одну из ее
злодейских страстей, а вот теперь занималась подстрекательством в общем-то
смирной и добросердечной девушки, подталкивая ее к убийству родной матери, и
как бы ни был оправдан мой поступок, в конечном счете разве не было это
чистейшим преступлением? Что же до злой шутки, которую я собиралась сыграть со
своей подругой, она наполняла меня ликованием и восторгом.
Аглая, впечатлительная, деликатная и чувствительная, была
ошарашена моими словами и сразу ударилась в слезы, ужаснувшись поступку,
который я предлагала ей совершить.
— Послушай, милое дитя, — сказала я, поглаживая по
голове прильнувшую ко мне девочку, — сейчас не время плакать, тебе нужны
мужество и решительность. Своими подлыми замыслами мадам Донис потеряла всякое
право на уважение, которое подобает оказывать матери, и стала обыкновенной
злодейкой, поэтому с ней следует расправиться быстро и без всяких сожалений,
ведь лишить жизни человека, угрожающего вашей собственности, — это верх
человеческой добродетели. Неужели ты полагаешь, что обязана испытать
благодарность к этой ужасной женщине, которая-то и жизнь тебе дала только для
того, чтобы сделать ее кошмаром? Так что не заблуждайся, милая Аглая;
единственный твой долг по отношению к этому чудовищу заключается в отмщении, а
так получается, что тебя ударили по одной щеке, ты собираешься подставить
другую и надеешься при этом сохранить к себе уважение. Допустим, на сей раз ты
избежишь гибели, но что будет дальше? Ты сделаешься жертвой своей матери завтра
же, если ей не удастся погубить тебя сегодня. Поэтому открой свои прекрасные
глаза, неразумное дитя, и подумай сама: что постыдного в том, чтобы пролить
злодейскую кровь? Перестань тешить себя иллюзией, будто между тобой и этой
злодейкой существует какая-то иная связь, кроме той, что связывает охотника со
своей добычей.
— Вы были ее подругой?
— Да, но только до того момента, как узнала, что она
собирается уничтожить создание, которое я люблю больше всего на свете.
— Мне кажется, у вас с ней одинаковые вкусы и страсти.
— Возможно, но в отличие от нее я ненавижу
преступления, в отличие от нее я — не волчица, жаждущая крови и жестокости; я
люблю своего мужа, а убийство всегда считала самым чудовищным поступком.
Поэтому не надо сравнивать нас, Аглая, это беспочвенно, это бесчестит меня, и,
кроме того, так мы теряем драгоценное время, ибо время разговоров кончилось —
пора переходить к делу.
— Ах, сударыня, вы хотите, чтобы я вонзила кинжал в
грудь моей матери?
— Ты говоришь — матери? Как ты смеешь называть этим
именем женщину, которая намерена убить своего ребенка, сделавшись твоим
заклятым врагом, она заслуживает уничтожения, как бешеный дикий зверь.
Я вновь заключила Аглаю в объятия и употребила все свое
искусство, чтобы ее смятение было погребено под лавиной изощренных ласк; она
постепенно успокоилась, забыла все сомнения, и, наконец, покорно согласилась на
все
[11]
. Увлекаемая моими пагубными речами, эта маленькая
очаровательная бестия дошла до такой стадии, где ей ничего не оставалось, кроме
как продлить свое наслаждение мыслью о мести; одним словом, я искусно подвела ее
к оргазму в тот самый момент, когда она в своем воображении расправлялась с
матерью. Только после этого мы встали с постели.
— Итак, мой друг, — объявила я Сбригани, —
настал момент заняться нашими жертвами, собирай своих людей, пусть они закуют
их в кандалы.
Первым делом схватили мать и бросили ее в подземелье замка,
где вскоре к ней присоединилась графиня. Она ничего не могла понять и была
изумлена до крайности. Аглая тоже была здесь.
— Чудовище! — обратилась я к синьоре Донис. —
Справедливость требует сделать тебя жертвой собственного злодейства.
— Что я слышу? Ах, коварная дрянь, разве не твоими
стараниями был задуман этот заговор?
— Ха, ха! Я просто хотела вывести тебя на чистую воду и
заставить сознаться в твоих тайных преступных замыслах, но теперь ты в наших
руках, и мне не надо больше притворяться.
Когда наступила ночь, я велела привести обеих пленниц в
салон, который синьора Донис превратила в арену для своих ужасов. Аглая,
по-прежнему твердая в своем убеждении, подстегиваемая моими гневными словами, с
удовольствием наблюдала за происходящим; ее ничуть не трогали ни трагическая
участь, ожидавшая ее бабушку, ни жестокие мучения, уготовленные матери. Я
догадалась заранее сообщить ей, что дьявольский замысел графини созрел в ее
голове не без помощи старухи, и истязания начались.
Они происходили в полном соответствии с планом синьоры
Донис, только вместо того, чтобы быть главной исполнительницей, кровожадная
женщина сделалась их объектом. Мы с Аглаей легли в большую ванную и принялись
ласкать друг друга всевозможными способами, а на нас лилась кровь бедных
женщин, которых нещадно колол кинжалом Сбригани. Здесь, к чести Аглаи, я должна
добавить, что она держалась великолепно, постепенно переходя от одного
удовольствия к другому, а затем — к экстазу, и ее исступление находилось на
высшей точке вплоть до самого окончания операции, которая, кстати говоря, была
достаточно продолжительной. Сбригани употребил большое искусство, чтобы
продлить пытку и, как вы, наверное, догадываетесь, увенчал ее тем, что совершил
содомию с обеими жертвами, которые испустили дух в его объятиях.
Я от души поблагодарила своего изобретательного супруга за
отменный спектакль и добавила:
