— Да, дорогой, вам действительно пришла в голову
беспрецедентная прихоть.
— Разумеется, но вспомни, как Нерон вышел замуж за
Тигеллина и одновременно женился на Спорусе, так что не я придумал заключать
сразу два брака в один день; нас с тобой связывают давние отношения, и я
полагаю, мы в этом смысле превзойдем Нерона. Фонтанж мы оденем в мужское платье,
и она будет твоим женихом, затем твоя дочь выйдет за тебя замуж. А как ты
думаешь, кто будет моим мужем и моей супругой? Это будут двое моих детей,
Жюльегта. Да, двое детей, зачатых мною, о существовании которых ты даже не
подозревала, и никто не знал об этом. Одному из них около восемнадцати, он
будет моим женихом, это настоящий Геркулес. Второму двенадцать лет, он живое
воплощение Эрота. Оба родились в законном браке; старшего родила моя первая
жена, младшего — шестая. Всего у меня было восемь жен, надеюсь, об этом ты
знаешь.
— Но вы мне не говорили, что у вас есть дети.
— Эти двое умерли для всех окружающих, оба
воспитывались в самом строгом соответствии с моими распоряжениями в одном из
замков в Бретани. Ни один не видел мир, не видел ничего, кроме высоких стен. Их
доставили сюда в закрытой карете. Они настоящие дикари, они даже говорят с
грехом пополам. Но это не имеет никакого значения: мы их научим, что делать,
остальное — наша забота.
— И это необычное бракосочетание закончится, как я
полагаю, чудовищной вакханалией?
— Ты угадала.
— Стало быть, Нуарсей, вы хотите сделать мою маленькую
обожаемую Марианну одной из жертв?
— Нет, она не будет жертвой, но ее присутствие
необходимо, этого требует моя похоть. Я не причиню ей никакого вреда, в этом ты
можешь быть уверена: пока мы развлекаемся, твои служанки будут отвлекать ее;
вот и все.
Нуарсей получил мое согласие. И скоро вы узнаете, как подлец
сдержал свое слово.
Не сразу и не без труда мне удалось объяснить мадемуазель
Донис суть предстоящей церемонии, ведь добродетель, как правило, трудно
приспосабливается к капризам порока. Частью из страха, частью из желания
угодить мне, несчастная девушка наконец согласилась, но только после того, как
я клятвенно заверила, что эта скандальная свадьба ничем не повредит ее
невинности. Первая церемония происходила в маленьком городке в двух лье от
великолепного замка Нуарсея, который находился неподалеку от Орлеана и в
котором должны были состояться свадебные торжества; местом второй церемонии
стала часовня этого же замка.
Не буду утруждать вас подробностями, отмечу лишь, что все
было пристойно, в точном соответствии е традицией; за религиозным ритуалом
последовал гражданский, который также был разыгран самым достойным образом.
Были обручальные кольца, были мессы, благословения, предъявление приданого и,
конечно, свидетели: было все, что требуется в подобных случаях. Костюмы и грим
были безупречны, и непосвященные ничего не заподозрили.
К двум часам пополудни чудовищный замысел Нуарсея был
приведен в исполнение: он стал женой одного из своих сыновей, мужем второго
сына, а я оказалась супругом своей дочери и женой Фонтанж. Когда закончилась
официальная часть, тяжелые ворота замка были закрыты на все запоры. Было очень
холодно, и в роскошном зале, где мы собрались, ярко горели камины; хозяин отдал
строжайший приказ, чтобы никто не смел мешать нам. Нас было двенадцать человек.
Мы с Нуарсеем, как герои дня, восседали на троне из черного
бархата, установленном в центре огромного зала; ниже трона, увенчанные коронами
из кипарисовых листьев, располагались: старший сын Нуарсея по имени Фаон,
восемнадцати лет от роду; двенадцатилетний младший сын, которого звали Эфорб;
моя дочь Марианна и мадемуазель Донис; оба шафера на свадебной церемонии —
соратники Нуарсея по содомистским утехам и одновременно наемные убийцы, одному
из которых хозяин дал имя Дерю, другому — Картуш
[124]
; обоим
было около тридцати лет, оба были разряжены как каннибалы и обвешаны розгами и
кинжалами, оба держали в руках живых змей; справа и слева от нас сидели две мои
лесбиянки Теодора и Лаис; у наших ног в почтительном ожидании застыли еще две
девицы, взятые мною из публичного дома, восемнадцати и двадцати лет, с
очаровательнейшими мордашками.
Наблюдая за приготовлениями, я обратила внимание на мою
бесценную Марианну и поспешила напомнить Нуарсею о его торжественном обещании.
— Дорогая моя, — прозвучал его ответ, — тебе
следовало бы понять, что я страшно возбужден. Ты же знаешь, в каком состоянии я
был сегодня утром, как я жаждал утолить свою фантастическую мечту, которая не
давала мне покоя много лет. Она до сих пор сжигает мой мозг, Жюльетта, и я
боюсь, что ты выбрала неподходящий момент, чтобы напомнить мне о моем обещании
совершить добродетельный поступок, ведь стоит только подбросить хвороста в
огонь безумной похоти, и все наши прежние благие намерения рассеиваются как
дым. Давай будем наслаждаться, давай развлекаться, может быть, я и сдержу свое
слово — кто знает? Но если нет, если сладострастие ввергнет нас в пучину
жестокостей, постарайся найти силы пережить несчастье, которого ты так опасаешься
и которое, впрочем, для нас с тобой не такая уж страшная вещь. Вспомни, милая
Жюльетта, что для развращенных умов, наподобие наших, чем более священен
какой-нибудь предмет, тем больше имеется оснований оскорбить его: чем больше
претензий предъявляет добродетель, тем скорее беспощадный порок уничтожает ее.
Между тем в зале одновременно вспыхнули сотни свечей, и
спектакль начался.
— Картуш, Дерю, — торжественно заявил Нуарсей,
обращаясь к заплечных дел мастерам, — будьте достойны знаменитостей, чьи
имена я позволил вам носить, чьи великие деяния история будет передавать из
поколения в поколение; надеюсь, вы, как и прежде, послужите благороднейшему
делу злодейства, так ступайте и разденьте этих четверых, предназначенных для
бойни, чело которых увенчано листьями древа смерти, сбросьте с них все тряпье —
оно им больше не понадобится, — и исполняйте все, что вам было поручено.
Подручные выступили вперед, раздели четверых жертв и бросили
их одежды в гудевшее пламя одного из каминов, которые обогревали зал.
— Что это за странный ритуал? — встревоженно
спросила Фонтанж, глядя, как огонь пожирает ее платье, юбки и нижнее
белье. — Зачем жечь одежду?
— Милая девочка, — ответил Нуарсей, — скоро,
очень скоро, тебе, чтобы прикрыть наготу, понадобится только немного сырой
земли и еще меньше дерна.
— Великий Боже! Что я слышу! В чем моя вина?
— Приведите ко мне эту девицу, — приказал Нуарсей.
Пока Лаис сосала его, пока одна из проституток лобзала ему
зад, а я подбадривала его словесно, распутник, прильнув губами к губам
прелестной девы, жадно целовал ее в продолжение четверти часа несмотря на
сопротивление Фонтанж, столь же отчаянное, сколько бесполезное. Потом он
обратил свое похотливое внимание на ее ягодицы, пришел в экстаз и воскликнул:
