Но в следующее мгновение к вящему удовольствию злодея взрыв
разнес в клочья одну из ее грудей, она споткнулась и упала, сломав руку.
— Ну вот, это уже лучше, — удовлетворенно
пробурчал Нуарсей.
Фонтанж притащили обратно в замок в бессознательном
состоянии, быстро привели в чувство и, чтобы подготовить к дальнейшему
употреблению, перевязали раны.
Тем временем сцена была готова для новых оргий. Нуарсей захотел,
чтобы меня ласкала моя маленькая Марианна, а сам начал покрывать мерзкими
похотливыми поцелуями по-детски трогательные ягодицы ребенка.
— Эта штука обещает вырасти в превосходнейший зад,
Жюльетта, — сказал он мне, — она уже сейчас очень сильно воспламеняет
меня.
Хотя девочке было всего лишь семь лет, порочный Нуарсей
слегка, как бы для пробы, поводил своим гигантским членом по очаровательной в
своей наготе и беззащитности расщелинке, потом вдруг оставил Марианну и
набросился на Эфорба; он вонзил в него свою шпагу по самый эфес и, задыхаясь от
ярости, крикнул мне, чтобы я раздавила мальчику яички. Наверное, не существует
на свете боли, какую испытал несчастный, но и это было еще не все: Нуарсей
отошел в сторону и приказал помощникам выпороть сына. Один из них работал
плетью, второй содомировал бесчувственное тело мальчика, я же — таково было
желание отца, — взяла бритву и в один момент срезала по самый корень
детские гениталии. Нуарсей во все глаза смотрел на эту операцию и впивался
губами и зубами в ягодицы Теодоры.
— Настал твой черед сношаться, Жюльетта, — хрипло
произнес он, когда закончилась очередная сцена.
Я пребывала в состоянии ужасного возбуждения, и все мое тело
в тот момент жаждало только совокупления. Оба головореза зажали меня с двух
сторон: один вломился в мое влагалище, второй пристроился в задней пещерке;
Нуарсей переходил от одного к другому, по очереди содомировал их, а проститутки
нещадно пороли его. Увидев, что мое продолжительное извержение подошло к концу,
злодей указал палачам на Фонтанж и сказал:
— Делайте с ней, что хотите, лишь бы она страдала как
можно сильнее, пока вы развлекаетесь с ней.
Разбойники за одну минуту с таким усердием обработали
девочку, что она снова потеряла сознание.
— Погодите, — засуетился Нуарсей, — не могу
же я упустить такой момент.
Пока он содомировал несчастную нашу жертву, я удивила его
неожиданным всплеском жестокости: посредством скальпеля я ловко вырвала правый
глаз своей подопечной. Этот чудовищный поступок переполнил чашу терпения
Нуарсея, к тому же настолько сильной была болевая реакция Фонтанж, настолько
судорожно сжались все ее мышцы, что развратник сбросил свое семя в самых недрах
ее прямой кишки.
— Теперь пойдем со мной, моя драгоценная, — заявил
он и потащил изувеченную девушку, которая едва держалась на ногах, в соседнюю
комнату. Я последовала за ними.
— Смотри, — он ткнул пальцем в стол, на котором
грудой лежали золотые монеты — пятьсот тысяч франков, принадлежавшие несчастной
девушке, — смотри на свое приданое; мы оставили тебе один глаз, чтобы ты
могла лицезреть это богатство, чтобы почувствовала себя еще несчастнее, ибо эти
деньги не твои. Знай, стерва, что я мечтаю увидеть, как ты сдохнешь в нищете, я
сделаю так, что ты никогда не сможешь пожаловаться на свою судьбу, после того,
как мы отпустим тебя на свободу. Потрогай, — продолжал он, подталкивая ее
к столу, — потрогай эти сверкающие кружочки, это золото, оно твое, но ты
никогда его не получишь. Пощупай его, шлюха, я хочу, чтобы ты ощутила его в своих
пальчиках; ну вот, а теперь эти бесполезные органы тебе больше не нужны, —
С этими словами монстр положил обе руки на чурбаки для разделки мяса, крепко
привязал их и совершил с ней третий, на сей раз последний, акт содомии, во
время которого я большим топором отрубила ей кисти… Затем, не мешкая,
остановила кровь и перевязала обрубки. После чего, продолжая содомию, монстр
своими руками раскрыл жертве рот, заставил высунуть Язык, я ухватила его
щипцами, вытащила еще больше и отрезала… Операция завершилась тем, что я
выколола оставшийся глаз, и Нуарсея потряс чудовищной силы оргазм.
— Прекрасно, — с удовлетворением заметил он,
извлекая свой орган, потом набросил на мелко дрожавшее тело накидку из грубой
холстины и прибавил: — Теперь мы уверены, что она не сможет писать, будет слепа
как крот и никогда никому не скажет ни единого слова.
Мы вывели ее за ворота и вытолкнули за ограду.
— Ступай, ищи себе пропитание, — сказал Нуарсей,
на прощанье наградив ее пинком. — Мысль об участи, которая тебя ожидает,
доставляет нам еще большее удовольствие, чем мы получили бы от твоего убийства;
убирайся, стерва, броди по миру и обвиняй своих палачей, если сумеешь.
— Да, но ведь она сможет слышать вопросы
любопытных, — заметила я, — уши-то у нее остались.
— В самом деле, — спохватился жестокий
Нуарсей. — Тогда это надо исправить. — И он кончиком ножа проткнул
оба ее уха.
Когда мы вернулись в зал, наш распутник обвел глазами
присутствующих, и его взгляд задержался на девушках.
— А ну-ка, помогите мне, негодницы, я только что потерял
много сил, надо восстановить их… Возбудите хорошенько этих содомитов, пусть они
прочешут мне задницу. Я чувствую в себе неодолимую потребность творить зло.
Нуарсея взяли в кольцо, со всех сторон его окружили ягодицы
и торчавшие члены, вся компания начала ласкать и возбуждать его всеми мыслимыми
способами.
Когда его инструмент зашевелился, он громко крикнул:
— Послушай, Жюльетта, я хочу твою дочь.
И не оставив мне времени опомниться и ответить, негодяй
бросился на девочку и с невероятной быстротой овладел ею. Моя бедная Марианна
истошно закричала, и этот крик возвестил о том, какую ужасную боль она
испытывает.
— Великие боги, что вы делаете, Нуарсей!
— Сношаю в задницу твою дочь. Это должно было случиться
рано или поздно, не так ли? По-моему, лучше, если цветок невинности сорвет твой
близкий друг, а не посторонний.
Безжалостно разворотив детские внутренности, он вытащил свой
залитый кровью член, дрожавший от сдерживаемой ярости, и бросив убийственный
взгляд на проституток, объявил о своем желании принести одну из них в жертву.
Обреченная девушка, которую он выбрал, обняла его колени, напрасно пытаясь
умилостивить злодея; ее привязали к верхушке раздвижной лестницы, Нуарсей
опустился в кресло в двух метрах от нее и взял в руку свободный конец веревки. Теодора
и Лаис, встав на колени, занялись его органом, яичками и седалищем; оба
каннибала на его глазах совокуплялись со мной, вторую проститутку подвесили к
столбу вниз головой, оставив дожидаться решения своей участи. Двадцать раз
монстр дергал за веревку, двадцать раз жертва с грохотом падала на пол, каждый
раз ее поднимали и водружали на место, и чудовищная забава не закончилась до
тех пор, пока девушка не переломала себе ноги и не разбила череп. Ужасы еще
сильнее подогрели распутника, и он распорядился завязать глаза висевшей
проститутке, а каждый из нас должен был подходить к ней по очереди и терзать ее
тело. Пытка, сказал он, прекратится только тогда, когда жертва сумеет угадать
имя своего очередного мучителя; но она* скоро захлебнулась собственной кровью,
так и не назвав правильно никого из тех, кто заставлял ее жестоко страдать. По
моему совету обеих несчастных, в которых еще теплились последние искорки жизни,
подвесили в трубе над камином, где они быстро обуглились, а может быть, еще
раньше задохнулись от дыма. Нуарсей совершенно опьянел от похоти; он, как
безумный, рыскал глазами по салону, в них я прочла смертный приговор всем
пятерым, еще оставшимся в его распоряжении. Это были обе мои лесбиянки, моя
дочь и два его сына. Все говорило за то, что со всеми ними будет покончено
сразу, в один и тот же момент.
