И мадам Дюран с присущим ей красноречием и немногословием
рассказала о том, как она я конце концов исполнила волю правителей Венеции, и
за это вместо нее предали смерти другую женщину, ибо таким образом Совет
республики хотел запугать Жюльетту, вынудить ее бежать из города и прибрать к
рукам ее богатства. Иезуитский обман увенчался полным успехом, и с таким же
успехом Дюран вызвала в Венеции чуму, которая унесла двадцать тысяч жизней;
после завершения операции она попросила, в качестве вознаграждения, отдать ей
деньги, отобранные у подруги, потом тайно и без промедления покинула город, ибо
эти коварные венецианцы, впитавшие в себя принципы Макиавелли, избавились бы от
сообщницы при первой же возможности.
— Таким образом я сбежала, моя драгоценная, и сразу
бросилась по твоим следам, — продолжала Дюран. — Теперь я вижу тебя
счастливой, и больше мне ничего не надо; мне осталось возблагодарить судьбу,
которая дважды спасала меня от виселицы: судя по всему я рождена не для того,
чтобы закончить жизнь в петле. Я не знаю, какая смерть мне суждена, но когда
придет мой последний час, пусть он застанет меня в объятиях любимой моей
Жюльетты — пусть будет так, и я приму смерть с улыбкой.
Подруги крепко обнялись и четверть часа клялись друг другу в
самой искренней дружбе, верности и преданности, ведь эти чувства встречаются
среди поклонников порока не реже, чем среди людей добродетельных, что бы там ни
говорили невежественные грубияны, которые верят в своего мрачного и унылого
Бога. Все присутствующие разделяли радость двух женщин, ликование было в самом
разгаре, когда за окнами раздался цокот копыт, и через минуту в гостиную вошел
гонец из Версаля с посланием для господина де Нуарсея.
— Клянусь небом, Жюльетта, — воскликнул наш
распутник, распечатав и пробежав глазами конфиденциальное письмо, —
сегодня фортуна устроила нам настоящий праздник. Министр скончался, король
срочно требует меня ко двору, где мне будут вручены бразды правления
королевством. Вы не представляете себе, какие счастливые звезды воссияли над нами!
Я скачу в столицу, вы обе едете со мной, — продолжал Нуарсей, обращаясь к
Жюльетте и Дюран. — Я хочу, чтобы вы всегда были рядом, разве могу я
обойтись без вас теперь, когда возьму в руки руль корабля, именуемого Францией?
Вам, Шабер, я даю епархию с титулом архиепископа, маркиза назначаю посланником
в Константинополь, а вам, шевалье, будет назначено содержание пятьсот тысяч
ливров в год, и вы останетесь в Париже управлять нашими делами. Итак, друзья,
настало время великих свершений и великой радости для всех нас, а добродетель
ожидают черные дни, хотя, наверное, не стоит упоминать об этом в романе, если
он ненароком будет написан о нашей жизни.
— Напротив, — возразила Жюльетта, — истина
превыше всего, не следует страшиться говорить правду, как бы ни была она неприглядна,
даже если человечество содрогнется от ужаса, когда его взору предстанет
сокровенный, непостижимый промысел Природы. Мы же с вами философы, друзья мои,
поэтому молчать не имеем права.
Наутро компания разъехалась; в последующие десять лет над нашими
героями неизменно светили счастливые звезды. По прошествии этого времени смерть
мадам де Лорсанж заставила ее покинуть наш суетный мир — такова жизнь, дорогой
читатель, и самые яркие и прекрасные цветы в конечном счете увядают. Эта
уникальная в своем роде, эта замечательная женщина скончалась, не оставив
никаких записей о событиях, случившихся с ней в последнее десятилетие, поэтому
ни один писатель не сможет поведать о них миру. Если же кто-то дерзкий все же
осмелится на такое предприятие, он предложит нам чистейший вымысел вместо
действительности, а между ними существует огромная разница в глазах людей,
обладающих вкусом, тем паче в глазах тех, кто с интересом и приятностию
прочитал это произведение.
