— Ах, сладчайшая моя, — откликнулась я, —
разве не имеем мы право иногда приступать границы Природы, желая оказать ей еще
большие почести? Увы, несчастны те женщины, которые даже не пытаются искать
утешения за все несправедливости и унижения уготованные им.
Осмелев еще больше, я развязала тесемки ее нижней батистовой
юбки и в моем распоряжении оказались почти все прелести, обладать которыми я
так сильно жаждала. Онорина, опешившая от моих тяжелых вздохов, от громких
ударов моего сердца, прекратила всякое сопротивление. Я повалила ее на спину,
скользнула вниз, властно раздвинула в стороны ее бедра, и она безропотно отдала
мне свой маленький шелковисто-пушистый бутончик, который я начала ласково
поглаживать и взъерошивать, свой обольстительный, пухленький холмик, прекрасней
которого я не видела; левой рукой я накрыла одну из грудей неподвижно лежавшей
герцогини, впилась губами в другую, пальцы мои коснулись ее клитора, проверяя
его чувствительность. Великий Боже! Как судорожно затрепетал этот нежный
хоботок! Онорина вздрогнула всем телом, ее оскорбленная и протестующая
добродетель с глухим стоном возвестила о своем поражении, и по этому сигналу я
удвоила свои ласки.
Мне нет равных в умении доводить удовольствие до
кульминации, граничащей с агонией, похожей на приступ. Я почувствовала, что моя
возлюбленная нуждается в помощи, что необходимо устранить последнее препятствие
на пути медового нектара. Замечу мимоходом, что немногие женщины по-настоящему
сознают, насколько важно, чтобы кто-нибудь в это время пососал им влагалище и
открыл шлюзы для клокочущей и переполняющей их спермы, и в такие моменты ничто
так не требуется им, как ловкий и проворный язык. И я со всем пылом своей страсти
оказала ей эту услугу. Опустившись на колени между величественных бедер
Онорины, я ухватилась за ее талию руками, прижала ее тело к себе и впилась
языком в куночку; я жадно лизала ее, а жаркое дыхание, вырывавшееся из моих
ноздрей, заставляло ее клитор разбухать и подниматься. А какие ягодицы дрожали
в моих ладонях! Им могла бы позавидовать сама Венера. Я почувствовала, что
наступил момент раздуть эту искру в большой пожар, ибо, как вам известно,
нельзя пускать поток страсти на самотек. Надо убрать все преграды с его дороги,
и если женщине, которую вы ласкаете, природа дала двадцать каналов наслаждения,
придется расчистить их все до одного чтобы стократно увеличить ее волнение
[21]
. Поэтому я стала искать ее заднюю норку, намереваясь
погрузить туда палец, чтобы его щекочущие движения породили сладостные волны,
которые хлынут в вагину, закупоренную моими губами. Настолько узким, настолько
крохотным было это нежное отверстие, что я не сразу нащупала его, но наконец
мой палец глубоко проник в него… Восхитительное мгновение! И трижды
восхитительно оно для любой женщины, обладающей хоть каплей чувствительности.
Не успела судорожно сжаться ее маленькая очаровательная дырочка, как Онорина
глубоко вздохнула… и улыбнулась, и в глазах небесного создания вспыхнул
неземной восторг. Она испытала оргазм, она погрузилась в немыслимый экстаз, и
этим блаженством она была обязана мне.
— Ах, мой ангел, сладкий мой ангел, я обожаю
вас, — это были первые слова, которые она произнесла, открыв глаза. —
Я переполнена счастьем. Чем мне отблагодарить вас?
— Добротой, дорогая моя, добротой. — Я задрала
юбки, схватила ее руку и крепко прижала к своему влагалищу. — Ласкай меня,
моя любовь, ласкай, пока здесь не выступит пена. Боже ты мой, что еще можно
делать в таких случаях?
Однако, как и подобает благовоспитанной даме, Онорина
смутилась: она вызвала во мне желания, массу желаний и теперь не знала, что с
ними делать. Пришлось дать ей первый урок.
Я пришла к заключению, что она может больше сделать своим
языком, нежели руками, и обхватила ее голову бедрами, и она покорно лизала мне
вагину, пока я рукой удовлетворяла себя. Онорина вела себя безупречно, возбудив
меня сверх всякой меры, и я трижды изверглась ей в рот. После чего у меня
возникло острое желание увидеть ее обнаженное тело целиком, я подняла ее с ложа
и сорвала с нее остатки одежды… О, Господи! Меня ослепило возникшее передо мной
великолепие — как будто я увидела яркую звезду, которая ранней весной
наконец-то пробилась сквозь продолжительный зимний туман. И я могу поклясться,
что никогда прежде я не видела столь прекрасного зада, никогда в жизни. Это
была какая-то торжествующая красота, облаченная в нежную просвечивающую кожу.
Это были несравненные груди, невероятные бедра и потрясающие ягодицы. Но самым
главным во всем этом великолепии был зад. Величественный алтарь любви и
наслаждения, не проходит и дня, до сих пор не проходит ни единого дня без того,
чтобы мои мысли не устремлялись к тебе, чтобы воображение мое не простирало к
тебе тоскующие руки, мечтая еще раз оказать тебе самые высшие почести…
Одним словом, я не могла сдержаться при виде этого
божественного зада. Обладая вкусами и пристрастиями, скорее уместными для
мужчины, я горько жалела о том, что не могу воскурить своему идолу более
ощутимый фимиам. Я жарко целовала его, раздвигала полушария и с восторгом
заглядывала в темную манящую глубину; мой язык касался стенок этой пещеры
блаженства, а пальцы мои нежно массировали клитор Онорины, и таким образом я
исторгла из нее новый оргазм. Но чем больше я ее возбуждала, тем больше впадала
в уныние от того, что несмотря на все мои старания, возбуждение герцогини как
бы застыло на мертвой точке.
— Знаете, моя радость, — проговорила я с
нескрываемым сожалением, — в следующий раз, когда мы снова встретимся, я
захвачу с собой какой-нибудь инструмент, который покажется вам убедительнее,
чем мой язык, и я стану вашим любовником, супругом, ведь я говорила, что мечтаю
обладать вами так, как о том мечтает мужчина.
— Ах, делайте все, что считаете нужным, — покорно
откликнулась Онорина, — умножайте свидетельства вашей любви, и я сторицей
верну их вам.
Потом Онорина попросила раздеться меня донага и жадно
оглядела мое тело, но наука насаждения была ей неизвестна — тем более она не
знала, как передать мне свой восторг. Впрочем, для моей пылавшей души это было
неважно; мною любовалась прекрасная женщина, ее взгляд доставлял мне плотское
удовольствие, и я купалась в блаженстве. Однако сластолюбивые и развратные
создании, случись им оказаться в том положении, в каком была и, посочувствуют
мне, поймут мое отчаяние, которое всегда охватывает человека, раздираемого на
части неисполненными желаниями и так же, как сделала я, недобрым словом помянут
Природу за то, что она внушает нам страсти, которые лесбиянки удовлетворить не
в силах… Мы снова принялись ласкать друг друга я хотя так и не смогли добиться
облегчения, в котором обе нуждались, мы там не менее насладились, насколько его
было возможно, и, расставаясь, обещали встретиться еще раз,
