— Ты, надеюсь, мастурбировала? — поинтересовалась
я, когда она снова пришла ко мне.
— Разумеется, — гордо отвечала злодейка. — Я
изодрала себе влагалище до крови, пока он издыхал. Ни одна Парка
[23]
не извергала из себя столько спермы; я до сих пор истекаю соком при одном
воспоминании о гримасах и конвульсиях этой твари. Я так спешила к тебе,
Жюльетта, чтобы ты не дала погаснуть огню, сжигающему меня. Разожги тлеющие
угли, любовь моя, несравненная моя Жюльетта, заставь меня кончить! Пусть мой
божественный сок смоет угрызения совести…
— Боже, что я слышу! Ты говоришь об угрызениях! Разве
можно испытывать это низменное чувство после того, что ты совершила?
— Да нет, конечно, но видишь ли… Впрочем это не имеет
значения. Ласкай меня, Жюльетта, ласкай скорее: я должна сбросить все, что еще
во мне осталось…
Никогда прежде я не видела ее в таком дивном состоянии.
Ничего удивительного, в этом нет, друзья мои, ведь вы знаете, как преступление
красит женщину. Вообще Олимпия была прелестна, но не более того. А в тот
момент, когда она еще не остыла от своего злодеяния, она обрела ангельскую
красоту. И я еще раз убедилась, насколько глубоким бывает удовольствие, которое
доставляет нам человек, очистившийся от всех предрассудков и запятнавший себя
всевозможными преступлениями. Когда меня ласкала Грийо, я испытывала обычное
плотское, ничем не примечательное ощущение, но когда я была в объятиях Олимпии,
трепетало не только мое тело, но даже мой мозг, казалось, извергал сперму, и я
доходила до бессознательного состояния.
В тот же самый день, когда она совершила худшее из всех
преступлений, но так и не насытилась, блудница пригласила меня посетить дом
свиданий, неподалеку от Корсо
[24]
, и принять участие в одном
совершенно необычном представлении. Мы немедленно отправились туда.
— У вас много ожидается посетителей сегодня
вечером? — спросила Олимпия у пожилой женщины, которая почтительно
встретила нас в дверях.
— Очень много, княгиня, — ответила матрона. —
По воскресеньям они валом валят.
— Тогда устройте нас поудобнее.
Нас провели в небольшую чистенькую и уютную комнату, где
стояли несколько низких кушеток, с которых хорошо были видны трое или четверо
проституток, расположившихся в соседней комнате.
— Что здесь происходит? — удивилась я. — И
что это за преступление, которое ты обещала?
— Через ту комнату за несколько часов, что мы пробудем
здесь, пройдут легионы монахов, священников, аббатов и прочего люда, а эти
девицы будут обслуживать их. Недостатка в клиентах не бывает, потому что я
оплачиваю все расходы, и развлечения этих господ им ничего не стоят. Процедура
заключается в следующем: проститутка берет мужской член в руки и показывает его
нам, если он нам не подходит, мы храним молчание, но как только мы
заинтересуемся, в той комнате послышится звук вот этого колокольчика, и
обладатель подходящего члена заходит сюда и ублажает нас всеми возможными
способами.
— Здорово! — восхитилась я. — Это для меня
что-то новенькое, и я своего не упущу. К тому же мы будем получать удовольствие
не только от молодцев, которых сюда направят, но и от пикантного зрелища,
наблюдая, как остальные развлекаются с этими сучками.
— Верно, — заметила синьора Боргезе, — мы
будем извергаться и смотреть, как совокупляются другие.
Не успела Олимпия закончить эту фразу, как появился
высокий, — ладно скроенный семинарист мужественного вида лет двадцати;
одна из девиц обнажила его орган сантиметров около двадцати в обхвате ниже
головки и около тридцати в длину. Такое величественное орудие не могло не
вдохновить нас, и тут же раздался требовательный звонок колокольчика.
— Шагай в соседнюю комнату, — сказала семинаристу
проститутка, услышав сигнал, — твою штуку там оценят лучше, чем здесь.
Через порог шагнула глыба плоти с вздыбившимся колом,
который сразу схватила Олимпия и воткнула в мою вагину.
— Наслаждайся, дорогая, и не жди меня, —
великодушно сказала она. — Мой копьеносец не замедлит явиться.
Я повалилась на кушетку и раскинула. ноги. Не успел мошенник
сбросить свое семя, как вошел еще один божий ученик, вызванный Олимпией, и
прочесал ее со всем юношеским пылом и усердием.
За ними следом появились двое сбиров
[25]
,
которых сменила парочка братьев-августинцев, затем пара суровых францисканцев —
субъектов скромно-мрачного вида. Их сменили два хмельных и веселых капуцина, а
после монашеской братии мы приняли множество извозчиков, кухонных работников,
мусорщиков, парикмахеров, судейских чиновников, мясников и просто лакеев. Так
велика была эта процессия и среди них попадались такие устрашающие члены, что я
попросила пощады. Насколько помню, это случилось на сто девяностом посетителе,
после чего я решила остановить поток спермы, безостановочно лившийся в меня и
спереди и, как вы уже догадались, сзади.
— Ах ты черт, как же болит моя бедная попочка, —
жалобно проговорила я, с трудом поднимаясь с кушетки. — Скажи, княгиня,
часто ты играешь в такие игры?
— Семь-восемь раз в месяц, — призналась
Олимпия. — Я уже привыкла и почти не утомляюсь.
— Поздравляю тебя. Что до меня, то я выжата до
последней капли. Беда в том, что нынче я кончала слишком много и слишком
быстро.
— Сейчас мы примем ванну и поужинаем, а завтра ты
почувствуешь себя так, будто только что родилась.
Княгиня отвезла меня к себе домой, и после двухчасового
блаженства в теплой воде мы сели за стол в таком приподнятом состоянии, что не
могли говорить ни о чем другом, кроме как о плотских утехах.
— Ты и в зад совокуплялась? — спросила меня
Олимпия.
— Ну конечно, неужели ты полагаешь, что я могла бы
выдержать столько атак в одно отверстие?
— Неужели? А я вот подставляла только куночку и не
думала, честно говоря, что ты так скоро остановишься. Как правило, я
развлекаюсь в этом доме по двадцать четыре часа подряд и не поворачиваюсь задом
к этим ненасытным скотам до тех пор, пока они не превратят мою вагину в
рубленую котлету. Да, вот именно в котлету, в сплошную открытую рану.
— Знаешь, моя милая Олимпия, я видела много распутниц,
но ни разу не встречала такой, как ты. И никто из них не был в состоянии
понять, как это понимаем мы с тобой, что многого еще можно добиться, шагая по
бесконечной лестнице к вершине самых сокровенных извращений. Я сделалась
рабыней этих сладостных, пусть даже и не столь значительных самих по себе,
эпизодов; каждый день я обнаруживаю в себе какую-то новую привычку, и эти
приятные привычки превращаются в маленькие ритуалы, в маленькие знаки
благоговения перед своим телом и своим духовным миром.
