— О мудрейший философ! — вскричала я, горячо
обнимая Браски. — Никто и никогда с таким искусством не разбирал столь
важный предмет; никто не объяснял его так тщательно и так понятно, с такими
убедительными и поучительными примерами. Все мои сомнения рассеялись, все до
единого; ваш светлый разум сделал свое дело, вы распахнули передо мною двери в
необъятный мир; я, по примеру Тиберия, желаю, чтобы у человечества была только
одна голова, которую я с великой радостью срубила бы одним ударом.
Наш час настал, святой отец, и пусть безумства наши
продлятся до рассвета.
И мы отправились в базилику.
Книга пятая
Алтарь святого Петра со всех сторон был окружен огромными
ширмами, которые создавали замкнутое пространство площадью более ста квадратных
метров, наглухо изолированное от остальной части собора. На скамьях,
расположенных в несколько ярусов вокруг арены, с каждой стороны сидели по
двадцать девушек и столько же юношей; немного ниже великолепного алтаря, между
отходившими от него ступенями и первым рядом скамеек, были установлены четыре
небольших греческих алтаря, предназначенных для жертвоприношения. Возле первого
стояла девочка лет пятнадцати, возле второго — молодая беременная женщина,
возле третьего — четырнадцатилетний мальчик, рядом с четвертым — восемнадцатилетний
юноша, красивый, как Аполлон. Лицом к главному алтарю неподвижно застыли три
священника, готовые принести в жертву шестерых обнаженных мальчиков-хористов,
двое из которых уже лежали на алтаре, выставив вверх, словно священные камни,
матово поблескивающие ягодицы. Мы с Браски возлежали на оттоманке,
установленной на помосте, поднятом на три метра от пола, к которому вела
лестница, застеленная прекрасным турецким ковром; этот просторный помост мог
вместить не менее двадцати человек. На ступенях лестницы сидели шестеро
маленьких ганимедов лет семи-восьми, готовые по мановению пальца исполнить
прихоть первосвященника. Участники церемонии мужского пола были одеты в
живописные костюмы в духе прошлого галантного века, а одеяния девушек были
настолько изысканны, что заслуживают особого разговора. На них были небрежно
накинуты легкие кисейные туники из небеленой ткани, не скрывавшие ни одной
телесной подробности; на шее был повязан воздушный розовый шарф. Туники были
схвачены сзади широким, также розовым, бантом и подняты почти до талии,
открывая всю заднюю часть тела; с плеч широкими складками ниспадала голубая
накидка из тафты, которая совсем не прикрывала переднюю часть; волосы,
украшенные скромным венком из роз, были заплетены в косы. Меня настолько
восхитил этот «дезабилье»
[81]
, что я тут же велела надеть на
себя такой же. Между тем церемония началась.
Его святейшество поднял руку, и его юные боевые помощники,
ожидавшие на ступенях, бросились исполнять приказ, понятый ими без всяких слов.
В ту же минуту на помост поднялись три девушки. Папа сел одной из них на лицо,
насадив свой анус на ее высунутый язычок, вторая взяла в рот его член, третья
начала щекотать ему яички; я устроилась так, чтобы Пий VI мог осыпать
похотливыми поцелуями мой зад. Когда освятили гостию, прислужник принес ее на
помост и почтительно возложил на кончик папского фаллоса, и в тот же момент
этот отъявленный содомит, приподнявшись, одним толчком вогнал ее в мой задний
проход. Нас окружили шестеро девушек и шестеро очаровательных юношей; один,
самый красивый из них, ласкал мне влагалище, а его член массировала одна из
девушек. На меня скоро нахлынула горячая волна сладострастия; вздохи, стоны,
богохульные проклятия Браски возвестили о приближавшемся экстазе, ускорили мой
оргазм, и мы оба изверглись, испуская крики восторга. Меня содомировал
первосвященник, в моем заду покоилось тело христово, и вы, друзья мои, легко
представите себе мое наслаждение! Мне кажется, никогда в жизни я не испытывала
ничего подобного. Мы в истоме откинулись на тела лежавших на помосте небесных
созданий. Первая церемония завершилась.
Святому отцу требовалось восстановить силы: Браски не
захотел приступить к истязаниям, пока вновь не почувствует твердость в чреслах.
Двадцать девочек и столько же мальчиков принялись возвращать его к жизни, а я созвала
десятка три юношей и заставила их ласкать меня со всех сторон, взявши в обе
руки два члена. Браски наблюдал, как я предаюсь этим изощренным удовольствиям,
подбадривал меня и давал советы. Вслед за тем отслужили вторую мессу; на этот
раз облатка, доставленная на помост на кончике самого прекрасного и
внушительного члена, была введена в задницу святого отца, который мгновенно
ощутил в себе прилив сил, выстроил перед собой множество задниц и снова овладел
мною.
— Прекрасно, — произнес он, весьма удовлетворенный,
совершив несколько глубоких погружений, — я опробовал копье, теперь можно
начать главную церемонию.
И дал сигнал к первой казни. К. нам подвели
восемнадцатилетнего юношу; Браски расцеловал, обласкал, обсосал его и объявил,
что тот будет распят вниз головой, как святой Петр. Юноша выслушал приговор со
стоическим мужеством и так же стоически выдержал пытку. Пока забивали гвозди, я
ласкала Браски. А как вы думаете — кто орудовал молотками? Вот именно: те самые
священники, которые только что служили мессу. Прибив юношу к кресту, они
прикрепили деревянное сооружение к одной из увитых спиральной резьбой колонн
алтаря св. Петра, и мы занялись пятнадцатилетней девочкой. Пока папа совершал с
ней содомию, я беспрерывно ласкала ее; потом она была приговорена к жесточайшей
порке и к повешению на второй колонне.
Наступил черед четырнадцатилетнего мальчика, которого Браски
после ритуального акта пожелал собственноручно подвергнуть самым ужасным
унижениям и истязаниям. Только в те минуты я поняла до конца, что представляет
собой этот негодяй. Очевидно, надо взойти на трон, чтобы довести бесстыдство и
жестокость до высших пределов: безнаказанность злодеев, увенчанных диадемой,
приводит их к таким извращениям, о которых и мечтать не смеет простой смертный.
Обезумев от вожделения, монстр в конце концов вырвал сердце ребенка из груди и
сожрал его на глазах остолбеневших зрителей, извергая из себя потоки
дьявольской спермы. Итак, у нас осталась последняя жертва — молодая беременная
женщина.
— Займитесь этой тварью, — кивнул в ее сторону
Браски, обращаясь ко мне, — я отдаю ее судьбу в ваши руки. Мне не следует
больше доходить до кульминации, но тем не менее я с удовольствием посмотрю, как
это будете делать вы. Злодейство всегда забавляет меня, в каком бы состоянии я
ни находился. Так что не щадите ее.
— Чей это ребенок? — спросила я, когда несчастная
поднялась на помост.
— Одного из любимцев его преосвященства.
— Он оплодотворил тебя на глазах своего господина?
— Да, мадам.
— А где отец ребенка?
— Он здесь. — Женщина указала на стоявшего поодаль
юношу.
Я повернулась к нему и строго произнесла:
