— Одну минуту, — сказала она, когда я насчитал
около двухсот ударов, — я заберусь под него и буду сосать ему член, а вы
продолжайте, но расположитесь так, чтобы одна из вас могла лизать мне клитор, а
двоих я буду ласкать руками.
Исполнительницы заняли свои места; начался новый спектакль
и… возбуждаемый сыпавшимися на меня ударами и горячими губами и языком
принцессы, я не выдержал и трех минут и заполнил ее рот своим семенем; она
проглотила его и быстро выбралась из-под меня.
— Эмма, — крикнула она, — он восхитителен, он
сбросил в меня свой пыл, и теперь я должна достойно отблагодарить его.
С этими словами она вонзила в мой зад солидный фаллос,
впиваясь губами в вагину то одной, то второй девушки, в то время, как третья
прочищала ей влагалище таким же инструментом, какой терзал мой задний проход.
— Теперь можете развязать его, — скомандовала юная
Мессалина, наконец почувствовав, что не может больше сдерживаться. — А ты,
Боршан, иди сюда и целуй меня в благодарность за то, что я дала тебе неземное
блаженство. Кстати, я редко отношусь к мужчинам с такой снисходительностью.
Бедняга! Все, что с тобой сейчас произошло, надо отнести на счет твоей
ребяческой скромности. Подумай сам: ты спал со мной уж и не знаю сколько раз и
всегда довольствовался лишь моей куночкой, как самый распоследний идиот, и в
твою тупую голову ни разу не пришла мысль, что у меня имеется и жопка. Это
вообще ни на что не похоже.
— У меня было такое желание, мадам, но робость меня
останавливала.
— Жаль, очень жаль; в твоем возрасте скромность
непростительна. Но не будем ворошить прошлое. Теперь ты можешь исправить свою
оплошность, на время позабыть о моей вагине и уделить внимание моей
заднице. — При этом она повернулась ко мне спиной и, наклонившись,
продемонстрировала мне свои ягодицы. — Красивая попка, не правда ли?
Смотри, какая она гладенькая, какая нежная и как жаждет тебя, так что спеши,
Боршан, забирайся туда. Возьми его член, Эмма, и вставь сама куда следует.
В ответ я осыпал тысячью поцелуев этот поистине роскошный
зад, и мой орган, направленный рукой Эммы в маленькую уютную норку, скоро
убедил Софию в моем горячем желании исправить прошлые ошибки.
— Погоди, — остановила меня принцесса, — я
хочу теперь быть твоей рабой; я влезу в эту машину, где страдал ты, и буду в
твоем распоряжении; пользуйся своими правами, мой султан, и отомсти мне.
(Железные скобы защелкнулись на кистях ее рук и на лодыжках.) Не жалей меня,
прошу тебя, примерно накажи меня и за разврат, и за жестокость.
— Ах ты, содомитка! — зарычал я, восхищенный ее
вкусами. — Да, я мечтаю выпороть тебя и предупреждаю, это будет ужасная
порка.
— Надеюсь, ты будешь делать это от всей души, —
заметила она. — Пощупай мою жопку, как она сверкает и взывает, и просит
кнута.
— Вот тебе. — И я нанес первый свистящий удар.
Пока я «от всей души», как она выразилась, терзал ее ягодицы, любезная Эмма
стояла передо мной на коленях, жадно сосала мой инструмент, а две девочки
лобзали мне задницу. Когда холмики Софии превратились в нечто липкое и красное,
мой разъяренный член вошел в ее анус по самый корень и утешил принцессу за все
страдания.
— Черт возьми! — простонала она. — Как
приятна содомия после порки, ничто не сочетается столь удачно, как два этих
удовольствия.
Тогда Эмма прильнула к госпоже, начала целовать, лизать,
ласкать ее тело, не забывая массировать себе клитор, и скоро мы все погрузились
в океан блаженства.
— Знаешь, Боршан, — заметила принцесса, когда мы
пришли в себя, — мне кажется, у нас много общего, и у меня даже возникло
желание довериться тебе.
По ее знаку юные служанки исчезли, мы втроем расположились
за столом, и за легким обедом и пуншем София произнесла такую речь:
— Людям с мелкой душонкой и средним умом, наверное,
покажется странным, что для того, чтобы испытать твой характер, я избрала
похоть. Но ничего странного здесь нет, и если это у тебя вызывает недоумение,
дружище, позволь мне сказать тебе, что я сужу о способностях человека в обычной
практической жизни только по его поведению во время оргии. Человек с пламенными
страстями и с неординарными вкусами способен — и это непреложное правило — на
решительные действия там, где речь идет о выгоде или честолюбии, а ты показался
мне человеком темпераментным и не глупым. Кстати, Боршан, каковы твои взгляды
на человеческую жизнь?
— Принцесса, — отвечал я, — а как относился к
ней герцог Альба, когда захватил эту страну?
— Умница! — воскликнула моя пылкая
собеседница, — Именно такого ответа я и ждала от тебя. Я всегда считала
тебя храбрецом, — добавила она, сжимая мою руку, — теперь послушай,
что я хочу тебе предложить.
Я — племянница героя Европы, человека, созданного для того,
чтобы властвовать над всем миром, и я принесла в эти провинции его дух, его
взгляды и его непреклонность. Надеюсь, ты понимаешь, Боршан, что я достойна
лучшей участи, нежели быть женой республиканского правителя, и этот робкий,
меркантильный и трусливый народ, рожденный жить в цепях, должен боготворить
меня. Я ничего не имею против того, чтобы царствовать над голландцами, но трон,
стоящий на этих вечно сырых равнинах, должен быть смочен их слезами и украшен
золотом. Мой план готовы поддержать сто вооруженных до зубов батальонов,
которые Фридрих обещал мне послать из Кенигсберга. Эта революция не лишит
головы моего супруга, он верен мне, и море крови, пролитой в Батавии, скрепит
трон, который будет моим. Разумеется, я предлагаю тебе не скипетр, а высокий
пост нашего советника, нашего министра, нашей правой руки: ты будешь издавать
указы и следить за их исполнением; этот пост требует жестокости, но обладаешь
ли ты этим качеством в нужной мере? Я подумал немного и ответил так:
— Прежде чем взять на себя такую огромную власть, я бы
хотел узнать, как к этой революции отнесутся ближайшие соседи. Франция, Англия,
Испания, северные государства, которые смотрят на вашу нацию как на льстецов и
торговцев, будут ли они спокойно сидеть и взирать, как вы становитесь их
могущественной соперницей?
— В позиции Франции мы уверены, а об остальных можно не
беспокоиться. Когда мы станем монархами в Объединенных Провинциях
[84]
,
мы объявим войну трем соседним королевствам и, думаю, очень скоро поставим их
на колени. Воинственную нацию боятся все, и таковой мы и станем. Достаточно
одного великого человека, чтобы заставить весь мир считаться со страной, а в
моей душе есть величие, которое я унаследовала от могущественного Фридриха. Нам
надоело быть легкой добычей любого европейского завоевателя.
— Но станут ли голландцы, которые сбросили жестокое иго
испанцев, терпеть вашу тиранию?
