Стено согласился. Я привел Эмму на собрание Общества, ничего
не сказав ей. Все присутствующие — и мужчины и женщины — яростно накинулись на
нее и единодушно приговорили к самой жестокой смерти. Эмма, остолбеневшая от
таких обвинений, попыталась переложить их на меня, но ее тут же заставили
замолчать. Вокруг эшафота, специально воздвигнутого для ее казни, разыгрывались
сладострастные сцены, а я заживо сдирал кожу с несчастной женщины и один за
другим медленно поджаривал все обнажавшиеся участки ее тела. В это время меня
обсасывали со всех сторон; четверых моих друзей, каждый из которых содомировал
юного подростка, пороли кнутом их жены, а женщинам лизали вагину четыре
девушки; пожалуй, никогда в своей жизни я не испытывал таких сладострастных
оргазмов. Экзекуция закончилась, компания успокоилась, и вот тогда Амелия, жена
Вольфа, отвела меня в сторону и обратилась с такими словами:
— Мне по душе ваша твердость и решительность. Я давно
заметила, что эта женщина не достойна вас, я больше подхожу вам, Боршан. Но я,
наверное, удивлю вас, если попрошу дать клятву, что когда-нибудь вы также
принесете меня в жертву. Мне не дает покоя эта мысль, и, думая об этом, я
впадаю в исступление. Мой муж слишком любит меня, чтобы позволить себе это, а я
больше не могу: с пятнадцатилетнего возраста мечта погибнуть жертвой жестоких
страстей разврата сжигает мой мозг. Нет, я не хочу умереть завтра же — мое
воображение еще не дошло до этого. Но умереть я хочу именно таким образом и
никак иначе. Когда я думаю, что сделаюсь жертвой подобного злодейства, у меня
начинает кружиться голова, и утром я вместе с вами покину Стокгольм, если вы
дадите мне слово исполнить мое желание.
Глубоко взволнованный столь необычным предложением, я
заверил Амелию, что у нее не будет повода ни в чем упрекнуть меня; были сделаны
все приготовления, до наступления ночи она тайком пришла ко мне, а на рассвете
мы тайком уехали из города.
Я покинул Стокгольм с несметными богатствами: много я
унаследовал от жены, получил миллион от короля, а моя новая спутница отдала мне
еще шестьсот тысяч франков, украденных ею у мужа.
Санкт-Петербург стал целью нашего путешествия; мы с Амелией
без колебаний выбрали, этот далекий и таинственный город. Она попросила, чтобы
мы поженились, я согласился, и нет необходимости добавлять, что мы не
отказывали себе абсолютно ни в чем. Мы сняли роскошный особняк в красивейшем
квартале города, наняли лакеев, прислугу, экипажи, запаслись отборными винами и
яствами, и скоро весь цвет общества стал почитать за честь получить приглашение
в дом моей жены. Русские имеют большую слабость к развлечениям, сладострастию,
роскоши, но во всем берут пример с Европы, и как только среди них появляется
французский аристократ во всем своем блеске, они немедленно, сломя голову,
бросаются копировать его. Министр императрицы лично явился пригласить меня
нанести визит ее величеству, и, памятуя о том, что я рожден для великих приключений,
я принял приглашение.
Екатерина всегда была фамильярной и простой в общении с
приятными ей людьми; она задала мне много вопросов о Франции, а поскольку мои
ответы удовлетворили ее, я получил разрешение чаще бывать при дворе. Мы с
Амелией провели в России два года и все это время купались в удовольствиях,
которые предлагал этот благородный город. Наконец, я получил записку, в которой
императрица объяснила мотивы ее желания чаще видеть меня. В записке мне
предлагалось следовать за человеком, который доставит меня к ней, и с
наступлением ночи меня препроводили в одну из ее загородных резиденций,
расположенную в нескольких лье от города. Амелия, которой я сообщил об этой
неожиданно свалившейся на нас удаче, долго отговаривала меня осталась очень
огорченной, когда я уходил вместе с провожатым.
— Я собрала все необходимые сведения касательно вашей
личности, — начала императрица, когда мы остались одни. — Я знаю о
вашем поведении в Швеции, и, что бы другие ни говорили или ни думали об этом, я
горячо приветствую его. Вы правы, мой юный французский друг, в том, что
разумнее принять сторону королей, нежели их врагов, ибо это очень надежная
позиция: никогда не остается в проигрыше тот, кто так поступает. Под маской
популярности Густав укрепляет свой трон, и, раскрыв заговор, угрожающий ему, вы
славно послужили деспотизму, с чем я вас и поздравляю. Ваш возраст, ваша
внешность, то, что говорят о вашей мудрости, весьма меня заинтересовали; я
могла бы внести немалый вклад в увеличение вашего состояния, если вы пожелаете
послужить мне…
— Мадам, — воскликнул я, тронутый прелестями этой
необыкновенной женщины, которой к тому времени исполнилось уже сорок
лет, — счастье послужить вашему величеству — вот достаточная награда за
мои скромные услуги, и я заранее клянусь, что ваши приказы станут долгом моего
сердца и наслаждением моей души.
Екатерина протянула мне руку, я с благоговением поцеловал
ее; в этот момент с ее шеи соскользнула косынка, и моим глазам предстала
величественнейшая в мире грудь; императрица снова прикрыла ее и заговорила о
своей худобе, как будто хоть один смертный когда-либо лицезрел более роскошное
тело, кусочек которого я только что увидел. Когда она заметила, что я не в
силах больше сдерживать свой восторг, она любезно позволила мне убедиться, что
остальное вполне соответствует образчику, подсмотренному мной. Ну что могу
сказать вам, друзья, кроме правды? А правда состоит в том, что до наступления
вечера я продемонстрировал императрице свой орган, который она нашла
подходящим, и пригласила меня в свою королевскую постель. Мало женщин того
времени могли сравниться с Екатериной красотой, и редко я встречал столь
богатые и столь грациозные формы, а когда я почувствовал ее темперамент,
перестал удивляться множеству моих предшественников. Все способы наслаждения
были по вкусу Екатерине, и вы, конечно, понимаете, что я не отказал ей ни в
одном, но в особенности потряс меня ее зад, прекраснее которого я не видел за
всю свою жизнь.
— Эти маленькие шалости очень популярны в
России, — заметила она, — и я стараюсь не препятствовать им. Но
огромное население этой страны способствует увеличению богатства знати, и ее
власть меня беспокоит, поэтому я должна принимать меры, чтобы ее ослабить. И
всеобщий разгул числится среди самых эффективных; кроме того, он забавляет меня,
ибо я люблю порок, уважаю его служителей и считаю своим долгом поощрять его. Я
легко доказала бы любому монарху, что он глубоко заблуждается, если не следует
моему примеру. Я рада, Боршан, что вы с таким почтением относитесь к моему
заду, — дело в том, что в продолжение ее речи я страстно целовал этот
предмет, — и заявляю вам, что он будет в вашем распоряжении в любое время,
когда вы захотите приласкать его…
В тот вечер я сполна использовал дарованную мне честь:
императрица, не лишенная осторожности, не позволила мне продвинуться дальше в
первый мой визит, проведя как бы невидимую пограничную линию, которая, впрочем,
исчезла неделю спустя, во время второго визита. А при третьей встрече она
сказала мне: — Теперь я достаточно доверяю вам, Боршан, чтобы посвятить вас в
свои планы. Однако прежде чем изложить их, я потребую от вас жертвоприношения и
хочу, чтобы вы сейчас же согласились на это. Кто та красивая шведка, которая
постоянно таскается за вами?
