— Теперь ваша очередь, Боргезе, — сказал капитан и
добавил: — Надеюсь, Сбригани понимает, как нам нужна его мощная шпага, и
побережет ее.
— Можете убедиться сами, — подал голос Сбригани,
извлекая из моего ануса свое несгибаемое оружие и насаживая на него по самый
эфес роскошный зад Олимпии, — и не беспокойтесь: я буду извергаться только
в случае крайней необходимости.
Боргезе заняла место судьи, я стала экзекутором.
— Не забывайте, — предупредил капитан, —
жестокость увеличивается постепенно, смерть должна наступить в последнем акте.
— Смерть?! — ахнула Розина. — О, Господи! Чем
я заслужила ее?
— Если бы ты заслуживала смерти, стерва, — заметил
Карлсон, продолжая содомировать Боршана, который, казалось, сросся с задом
Раймонды и сосредоточенно облизывал отверстие Элизы. — Да, мерзкая тварь,
если бы ты ее заслуживала, мы приговорили бы тебя к чему-нибудь другому. Мы все
здесь глубоко уважаем порок и испытываем сильнейшее отвращение ко всему, что
напоминает добродетель; таковы наши незыблемые принципы, и с твоего позволения,
дорогая женушка, мы от них никогда не отступим.
— Довольно разговоров, прошу вас высказаться,
Боргезе, — проворчал капитан, всем телом отвечая на ритмичные толчки
своего фаворита.
— Розина, — объявила темпераментная
Олимпия, — получит от каждого из нас полдюжины уколов шилом; милому
Франсиско его отец покусает ягодицы, а все присутствующие дамы — мужской
атрибут; затем палач выдаст Кристине двадцать ударов палкой по спине и поломает
два пальца на каждой руке Эрнелинды.
Шесть раз глубоко воткнув остро заточенный инструмент в
пышную грудь Розины, я передала его друзьям, которые с наслаждением кололи это
восхитительное тело, выбирая самые уязвимые места, в чем особенно отличился ее
преданный супруг: злодей нанес свои шесть уколов прямо в стенки ее влагалища.
Остальное сделала я сама с присущим мне искусством и пылом и вызвала общий
оргазм.
— Побольше жестокости, сестра, — напомнил капитан
Клервиль, когда княгиня Боргезе уступила ей свое место, — помни цель, к
которой мы идем.
— Не бойся, братец, — откликнулась гарпия, —
сейчас ты узнаешь свою родную кровь.
На софу лег Карлсон, на его вздыбившийся, как мачта, орган
уселась сестра капитана и медленно опустилась, погрузив его целиком в свой
необъятный анус; Боргезе и я принялись ласкать и возбуждать ее, и она начала
выносить приговоры.
— Я хочу, — сказала она звенящим от возбуждения
голосом, — чтобы раскаленным железом прижгли обе груди жены этого
содомита, который лежит подо мной; я хочу, — продолжала мегера, закатывая
глаза и будто прислушиваясь к движению члена в своих потрохах, — чтобы
шесть глубоких ран украсили обольстительные ягодицы юноши, который ожидает
приговор, сидя на колу моего брата; я хочу, чтобы поджарили ягодицы Кристины, а
в нежную жопку Эрнелинды влили хорошую порцию кипящего масла.
Но в этот момент произошел забавный эпизод: охваченная
паникой при мысли о предстоящем клистире, девочка непроизвольно сбросила все,
что было в ее кишках, запачкав дерьмом весь пол.
— Разрази меня гром! — взревел Боршан, награждая
сильнейшим пинком виновницу, которая едва не вылетела из окна. — За такое
оскорбление надо перерезать горло этой мерзавке.
— Но что произошло такого особенного? —
заступилась за бедняжку Клервиль. — Это всего-навсего дерьмо, и я знаю,
что ты его любишь; чтобы ты сказал, если бы это сделала. Жюльетта? Мои пальцы
уже чувствуют, как что-то вылезает из ее задницы, подставляй скорее свой рот.
— Ну знаете, мы начинаем заходить слишком
далеко, — проворчал капитан и тем не менее прижался губами к моему заднему
проходу и начал смазывать слюной стенки.
Я поднатужилась и облегчилась; вы не поверите, но он сделал
то же самое, и прямо в рот Кристине, чью голову он зажал у себя между ног,
развратник выдавил обильную порцию, одновременно глотая лакомство, которым
угощала его я.
— Ваши забавы до крайности непристойны, — заметила
Клервиль за мгновение до того, как шумно испражниться на лицо Франсиско.
— Эй, потаскуха, — окликнул ее брат, —
кажется, ты сейчас будешь извергаться, я вижу это по твоим мерзостям.
— Клянусь спермой, — зарычала она, — я хочу
кататься по полу и вываляться в дерьме, которым все здесь забрызгала эта
маленькая стерва.
— Вы с ума сошли! — воскликнула Олимпия.
— Нет, я просто хочу удовлетворить свои желания, и
ничего больше.
Она сделала все, что хотела, и с головы до ног измазанная
нечистотами, содрогнулась в неистовом, похожем на припадок, оргазме.
После этого Боргезе приступила к исполнению приговоров.
— Погодите, — сказал капитан, увидев, что Олимпия
берет из камина горячую кочергу, чтобы прижать ее к груди Розины, — я
должен насладиться этой женщиной, пока вы ее пытаете.
Он совершил акт содомии; Олимпия поставила клеймо.
— Ах ты, лопни мои яйца! — кричал он. — Как
приятно сношать человека, который корчится от боли! Несчастен тот, кто прожил
всю жизнь и не изведал такого наслаждения! Природа не придумала ничего, что
могло бы сравниться с ним.
Обезумевшая от ужаса Эрнелинда, оказавшись в лапах родного
отца, который прежде всего прочистил ей задний проход, приняла жуткое
наказание, предписанное моей подругой; остальная часть программы была выполнена
с такой же точностью и неукоснительностью; все мы испытали оргазм, который,
впрочем, не успокоил наши чудовищные страсти.
Карлсон, неистовый и разъяренный, как скандинавский воин —
позже он признался мне, что его вдохновила на это моя задница, — устроил
настоящую бойню своим детям: он бил, истязал, сношал их без разбору, а мы, трое
женщин, хозяек этого страшного бала, ласкали друг друга, наслаждаясь зрелищем,
которое напоминало загон для овец, куда ворвался голодный волк.
— Вставай, сука! — эти слова капитана, который в
эту минуту содомировал меня и тискал ягодицы Олимпии и Раймонды, были обращены
к Розине. — Пришла твоя очередь, мерзкая тварь, теперь ты будешь пытать
своих отпрысков. А ты, Карлсон, приставь свой кинжал к сердцу этого ничтожества,
и если она посмеет ослушаться, коли ее насмерть.
Розина ахнула и зашлась в рыданиях.
— Держи себя в руках, — посоветовала ей
Олимпия, — выражение горя и отчаяния еще больше возбуждает нашу
жестокость. Перестань плакать, иначе будет еще хуже.
— Возьми старшую дочь за волосы, — командовал
Боршан, — и жди указаний Клервиль, за ней выскажется Боргезе, а слово
Жюльетты будет последним.
