Тогда и случилось событие, которое лишний раз показало,
подтвердив мои аргументы, что фортуна неизменно и постоянно осыпает милостями
великих преступников.
Не успели мы остыть от ночных ужасов, как головорезы Боршана
вернулись в замок с богатой добычей в виде шести тяжело груженных повозок с
золотом, которое Венецианская республика посылала в дар императору. Этот
бесценный груз сопровождала только сотня вооруженных людей, и в горном ущелье,
в Тироле, их атаковали двести всадников нашего капитана и после недолгой
схватки захватили в плен вместе с повозками.
— Этого богатства мне хватит до конца жизни, —
заявил удачливый брат Клервиль. — И обратите внимание, в какой момент
выпала нам эта необыкновенная удача. Нам, запятнавшим себя убийством женщин и
детей, содомией, проституцией и другими всевозможными преступлениями и
непристойностями, небо посылает такие сокровища! Неужели еще можно сомневаться
в том, что Природа вознаграждает преступников! После этого я с еще большим
рвением буду творить зло, последствия которого настолько благодатны. Прежде чем
считать добычу, Карлсон, возьми себе сто тысяч крон — это знак моей
благодарности за твое мужество и целеустремленность, которые ты проявил этой
ночью, и за то, что предоставил актеров для великолепного спектакля.
Благодарный Карлсон, низко поклонившись, почтительно
поцеловал колени своего атамана.
— Я не хочу скрывать от вас, прекрасные дамы, —
обратился к нам Боршан, — что влюблен в этого юношу, влюблен страстно, а
любовь надо доказывать деньгами. Признаться, сначала я думал, что рано или
поздно это наваждение пройдет и чувство мое потускнеет, но все случилось иначе:
чем больше я проливал сперму вместе с этим мальчиком, тем сильнее привязывался
к нему. Тысячу извинений, милые дамы, десять тысяч извинений, но ни с одной из
вас ничего подобного я не испытывал ни разу.
В логове Боршана мы провели еще несколько дней, потом,
заметив наше желание уехать, он обратился к нам с такими словами:
— Я собирался вместе с вами побывать в Неаполе и с
удовольствием думал об этом, но поскольку намерен в скором времени поставить
точку на моей нынешней карьере, я вынужден больше думать о делах, нежели об
удовольствиях. Моя сестра поедет с вами; я дам вам восемьсот тысяч франков,
этих денег хватит, чтобы несколько месяцев роскошно пожить в этом благородном
городе. Вы снимете подходящий дом и будете выдавать себя за трех сестер —
кстати, в вашем облике, не говоря уже о ваших принципах, очень много общего.
Сбригани, как и прежде, будет заниматься вашими финансовыми делами, пока вы
наслаждаетесь греховными соблазнами, которые в изобилии предлагает этот веселый
город. Элиза и Раймонда будут вашими камеристками. А я навещу вас, когда будет
возможность; пока же развлекайтесь и не забывайте меня в вихре наслаждений.
С тем мы уехали из замка. Не скрою, мне было очень жаль
расставаться с Карлсоном: в гостях у Боршана я получала огромное наслаждение от
этого симпатичного парня, обладателя превосходного члена, и знала, что будет не
так-то просто отвыкнуть от него. Разумеется, мои чувства не имели ничего общего
с любовью — я никогда не молилась этому божеству; просто мой ненасытный половой
инстинкт требовал утоления, и никто не подходил для этого лучше, чем Карлсон.
Кроме того, необходимость скрывать наши отношения от глаза Боршана, очень
ревнивого и дорожившего своим лейтенантом, придавала моим удовольствиям
неизъяснимую пикантность, так что наше прощание сопровождалось бурными
излияниями спермы.
Приехав в Неаполь, мы арендовали великолепный особняк на
набережной Кьянджа и, выдав себя за сестер, как советовал капитан, устроились с
поистине королевским размахом. Целый месяц мы потратили на то, чтобы тщательно
изучить мораль и образ жизни этой наполовину испанской нации, ее правительство,
политику, искусство, ее отношения с другими народами Европы. После столь
глубоких исследовании, мы сочли себя готовыми выйти в свет. Очень скоро наша
слава, как женщин легкого поведения, распространилась по всему городу. Сам
король выразил желание познакомиться с нами; что же касается его супруги, эта
злобная женщина отнеслась к нам неблагосклонно. Достойная сестрица той шлюхи,
что вышла замуж за Людовика VI, эта сварливая принцесса, по примеру остальных
членов Австрийского царствующего дома, покорила сердце мужа для того лишь,
чтобы властвовать над ним политически: не менее честолюбивая, чем
Мария-Антуанетта, она думала не о супруге, а о троне. Фердинанд, недалекий и
туповатый, словом, настоящий король, воображал, будто обрел в жене верного
друга, между тем как нашел в ее лице шпионку и опасную соперницу, которая,
будучи такой же стервой, как и ее сестра, унижала и грабила неаполитанцев,
заботясь только о выгоде Габбурского рода.
Вскоре после первого визита в королевский дворец я получила
записку от его величества, изложенную приблизительно таким витиеватым слогом:
«В прошлый раз перед Парисом предстали трое: Юнона, Паллада
и Венера; Парис сделал свой выбор и предназначил яблоко вам. Приходите за ним
завтра в Портичи, я буду один. Ваш отказ разочарует меня жестоко и не сделает
вам чести. Итак, я жду вас».
Такое лаконичное и категоричное послание заслуживало столь
же прямолинейного ответа, и я ограничилась обещанием быть вовремя. Когда
посланец ушел, я поспешила сообщить добрую весть своим сестрицам. Мы с самого
начала договорились изгнать малейшую тень подозрения из наших отношений, трезво
смотреть на человеческие глупости, смеяться над ними и извлекать из них пользу,
поэтому Олимпия и Клервиль посоветовали мне не упускать такого случая.
Вырядившись, как самая настоящая богиня, достойная яблока, я вскочила в карету,
запряженную шестеркой лошадей, которая за несколько минут домчала меня до ворот
королевского замка, известного тем, что он построен на руинах Геракланума. Меня
с таинственным видом провели по мрачным апартаментам, и я оказалась в будуаре,
где в небрежной позе отдыхал король.
— Конечно, мой выбор вызвал бурю ревности? —
поинтересовался этот дурак, говоривший по-французски с ужасным плебейским
акцентом.
— Нет, сир, — отвечала я, — мои сестры
одобрили ваш выбор, так же, как и я сама, и ничуть не огорчились тем, что не им
оказана столь высокая честь.
— Клянусь короной, это очень странный ответ, — и Фердинанд
уставился на меня с удивлением.
— Я понимаю, что надо льстить королям, чтобы угодить
им, но я вижу в них обычных людей и не говорю им ничего, кроме правды.
— Но если эта правда неприятна?
— Вы полагаете, что короли не достойны слышать ее? Но
почему, по какому праву надо оберегать их от голой правды? Потому что им так
хочется?
— Просто она пугает их больше, нежели других.
— Ах вот как! В таком случае пусть ведут себя достойно
и отбросят свою гордыню, которая заставляет их закабалять людей; тогда любовь к
истине придет на смену страху.
— Однако, мадам, подобные речи…
