– Ничто не дается богами просто так, – сказал жрец. – За все приходится платить положенную цену. Цена победы в таком сражении – это жизнь сотен и тысяч воинов. Они погибли на бранном поле, но Инта-гейя Сангасойя милостива к своим детям – они не отдают свою жизнь тем богам, что погубили их. Ни одной души не унес с собой безглазый, ни одной душой не завладел Малах га-Мавет. Интагейя Сангасойя принимает своих воинов к себе.
– Это хорошая смерть, Ищущая, – вставил Тхагаледжа. И, увидев, как слезы струятся по бледному лицу маленькой всадницы, добавил:
– Мы победили. Так что они погибли не зря.
Шар боли разросся до невыносимых размеров и разорвался на огненные осколки. Мир; померк перед глазами Каэтаны. И откуда-то издалека донесся голос Бордонкая:
– Славная, однако, была битва...
Все в этом месте казалось Каэтане смутно знакомым. И трудно было решить – не то ей когда-то снились сны, больше похожие на воспоминания, не то воспоминания ее были похожи на цветной, ускользающий из памяти сон.
Она шагала по тенистым аллеям храмового парка в сопровождении Нингишзиды и вела с ним долгую неспешную беседу. Старый жрец уделял ей все. свое внимание с тех пор, как она объявилась в Сонандане, и это само по себе было странно.
Каэтана растерянно осматривалась – ей все время казалось, что она вернулась домой, хотя и понимала, что это совершенно невозможно.
Когда они проходили по лиственной роще, огромный дуб ласково положил ей на плечо зеленую ветку, которая прошелестела: «Кахатанна». Каэ вздрогнула и потрясла головой, чтобы отогнать наваждение.
– Тебе плохо? – участливо осведомился жрец. – Нет, мудрый. Просто я никак не пойму, что со мной здесь происходит.
Каэтана собралась было объяснить, что ее мучает и терзает несколько дней подряд, но тут дорожка круто повернула мимо небольшой живописной скалы, прошла под аркой из вьющихся растений и вывела гуляющих к небольшому фонтану, сложенному из грубо отесанных глыб зеленоватого камня. В центре фонтана стояла Изящная статуя, изображавшая женскую фигуру, плотно завернутую в покрывало с головы до ног так, что даже лица не было видно. Фигура стояла на искусственной скале у источника, вода которого стекала в фонтан с нежным журчанием.
Когда Каэтана увидела эту картину, в ней что-то неуловимо изменилось и, словно старая кожа, сброшенная змеей, спали невидимые оковы. Множество образов и воспоминаний, теснясь и толкаясь, хлынули из какого-то потаенного места в глубине ее памяти, затопили сознание и выплеснулись наружу волной сбивчивых вопросов. События стали развиваться стремительно и по совершенно непредвиденному сюжету.
– Здесь же был дельфин, – недовольно заговорила Каэтана, обращаясь к невозмутимому жрецу. – Я прекрасно помню, что здесь стоял нефритовый дельфин. А это что за монструозность?
Нефритового дельфина, помещенного скульптором на стилизованную волну из стекла бирюзового цвета, Каэтана вспомнила сейчас в мельчайших подробностях.
Ей безумно нравился этот уютный уголок парка, и она часами могла сидеть здесь, разглядывая небольшую статую, запечатлевшую дельфина в каком-то немыслимом изгибе. Хвост был высоко поднят над головой, будто животное косо уходит на глубину. В куске стекла, светившегося всеми оттенками морской волны, метались солнечные блики, и Каэтане часто слышался шум волн, накатывающих на берег. В те времена дно фонтана было украшено затейливыми раковинами и веточками коралла, которые лежали на белом кварцевом песке.
Появление на этом месте серой мраморной фигуры возмутило Каэ, и она набросилась на Нингишзиду с упреками:
– Это же варварство – сменить такую красоту, и на что? На преординарнейшую скульптуру. Ее можно было водрузить и в другом месте. Что она вообще обозначает?
– Это статуя Интагейи Сангасойи, – терпеливо отвечал жрец.
Только позже, не один раз прокручивая в памяти ту беседу, Каэ пришла к выводу, что все было не так просто, как показалось в первый момент, – слишком уж спокойно воспринял жрец взрыв ее негодования, будто не только признавал ее право распоряжаться в храмовом парке, но даже и ожидал чего-то подобного.
– А почему у нее лицо закрыто?
– Лицо Истины никогда не бывает открыто всем, Ищущая. Тот, кто узреет его, сможет узреть и лицо богини.
В этот момент Каэтане показалось, что из-под покрывала на нее озорно глянула до боли знакомая физиономия и опять скрылась под мраморными складками. Каэтана поморгала, но больше ничего не произошло.
– Дожила до галлюцинаций, – объявила она, ни к кому особо не обращаясь. – А дельфина куда переставили?
– Вынесли из парка. Но если ты хочешь...
– Конечно, хочу. И чем скорее, тем лучше. – Тут наконец до Каэтаны стала доходить абсурдность происходящего, и она прикусила язык.
– Прости, пожалуйста. Я сама не понимаю, чего это вдруг раскомандовалась. И о каком дельфине идет речь, тоже не знаю. Прости еще раз. – Она поднесла к похолодевшему лбу слабую руку и пробормотала:
– Кажется, мне нужно отдохнуть. Мысли путаются, знаешь ли.
– А что запуталось в твоих мыслях? – очень серьезно полюбопытствовал жрец.
– Картины, и престранные. – Каэ бессильно опустилась на край фонтана и торопливо заговорила, словно боясь, что воспоминания переполнят ее, она захлебнется в них и никогда уже больше не выплывет на поверхность:
– Сейчас я вижу толпу странников в белых одеяниях. Они несут охапки цветов сюда, к этому фонтану. Только здесь все-таки этот таинственный дельфин. А теперь коня вижу, вороного. Лучше, чем у меня сейчас... Арру вижу – это тот маг, что вызвал меня сюда из моего мира. Нет, не из моего. Мой мир здесь, а там я была в изгнании.
Глаза Каэ увеличились, губы пересохли, и с них падали отрывистые, на первый взгляд бессвязные слова, но старый жрец не перебивал ее, а внимательно слушал. Он присел рядом, обнял ее жилистой рукой и стал тихо укачивать, как ребенка. Когда она замолкала на секунду и усталая голова ее начинала клониться на грудь, Нин-гишзида ласково, но настойчиво спрашивал:
– А дальше? Что ты еще видишь?
И Каэтана рассказывала о старинных обрядах, о событиях невероятной седой древности, о драконах, о войнах, когда-то гремевших на этой земле. Эпические повествования сменялись у нее в памяти, картинами тихой и спокойной жизни. Она цитировала отрывки каких-то неизвестных поэм. Щелкала пальцами нетерпеливо, не в силах воспроизвести забытую мелодию или строку. Иногда жрец осторожно подсказывал ей, что мог, и тогда она искренне радовалась и заливисто хохотала.
Изредка в уединенную аллею заглядывали жрецы или вельможи, посланные правителем на поиски Каэ и жреца, но Нингишзида движением седых бровей отправлял их прочь, и они удалялись на цыпочках, не смея беспокоить странную парочку. Каэтана же, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг, целиком погрузившись в диковинный мир неизвестно чьих воспоминаний.
