– Сама не знаю. У меня же любимого быка не увели. Знаешь, Номмо, я тебе расскажу все по порядку, а ты меня выслушай и посоветуй: может, ты поймешь, где я допускаю ошибку. Всем известно, что двенадцать хранителей могут открыть проход в пространство Мелькарта, а без одного они уже не та сила. Я каждый час пересчитываю количество уничтоженных талисманов, и у меня все время выходит, что у них в руках осталось максимум одиннадцать, а значит, никакого вторжения нет и быть не может.
– Так и я о том же! – обрадованно заключил Номмо. – Все ждут, когда можно будет объявить праздник по случаю предотвращения Второй войны с Мелькартом или, на худой конец, когда вы объявите поход против Самаэля и оставшихся хранителей. А вы сидите сиднем, скучная, печальная, расстроенная... И все растерялись, не знают, что и думать. Нет, конечно, я не делаю вид, что на Арнемвенде все благополучно, но ведь самое страшное уже позади, правда? Ведь можно чуточку передохнуть и расслабиться? Да?!
– Я сама не знаю, что думать, Номмо. Приятнее всего было бы решить, что у меня просто плохое настроение, что раздражена, потому что сильно устала и у меня болят раны. Хорошо было бы также предположить, что просто я замоталась по всему свету и у меня кругом идет голова. Взять да действительно объявить торжество, и еще какое! А потом двинуть армии на север и избавиться раз и навсегда от этой головной боли, – кажется, чего проще? Только я совершенно уверена в том, что упустила нечто важное. А что – не знаю.
– Это плохо, – помрачнел Номмо. – С вашими предчувствиями шутить опасно: все равно сбудутся. Только локти себе кусай потом, что не послушал, когда предупреждали. Так вы поэтому такая мрачная?
– Именно.
– Послушайте, Каэ. Можно я позову Магнуса? Мне лично представляется, что хоть он и моложе многих здесь, особенно бессмертных, но мудрее их. Давайте посоветуемся с ним!
– Согласна, – коротко ответила Каэ.
Магнус пришел через несколько минут, словно дежурил неподалеку, ожидая, что его позовут.
– Не полегчало? – спросил еще за несколько шагов.
– Да нет. Поверишь ли, точно знаю, что меня кто-то в чем-то обманул. А вот в чем?
– Придраться не к чему, – согласился маг. – Но у меня есть для вас одно сообщение: на севере буквально кишит всякая нечисть, причем такая, о которой я прежде и не слыхал. Я перелистал кучу книг: бестиарии, словари, энциклопедии – нет их, и все тут. Так что напрашивается один разумный вывод: они идут из других пространств.
– Час от часу не легче.
– Не легче, – согласился Магнус, – но лучше знать все наверняка, чем получить потом неприятный сюрприз от врага. У меня складывается впечатление, что война не отменяется, а, напротив, близится с каждым днем. И вы это уже знаете, вот и огорчены, что ваши усилия не дали должного результата. Я прав?
– Полностью. – Каэ решила встать, однако это было не так легко сделать, как представлялось. Магнус обнял ее, поддерживая за талию.
– Разрешите вас куда-нибудь сопроводить?
– С удовольствием. Ты разговаривал с татхагатхой или Астерионом, хоть с кем-нибудь?
– Еще нет. Армия танну-ула слишком далеко, чтобы угрожать нам непосредственно в ближайшие дни. Если эта война все-таки начнется, мы о ней услышим сразу. А я хотел прежде переговорить с вами, вот и переговорил. Кстати, эльфы из отряда Рогмо тоже собрались сюда, в Сонандан. Сдается мне, их благородные носы тоже чуют приближающуюся катастрофу.
– Да. Но в чем, скажи, я ошиблась?
– Ни в чем. Просто мир действительно пришел к своему концу. И не мытьем, так катаньем собирается завершить успешно начатое дело.
– Я пыталась рассказать о своих предчувствиях Кэбоалану, так он начал меня успокаивать, как будто этим поможешь делу!
– Никто не хочет верить в неизбежность всеобщей гибели, – сказал молодой чародей. – Но их можно заставить шевелиться другим способом: Самаэль – это вполне реальная угроза, и никаких предчувствий не нужно, чтобы смело утверждать, что он попытается помериться силами с Зу-Л-Карнайном. Жаль только разрушать иллюзии – все так настроились на праздник, на радость, на благоденствие и процветание.
– У меня мерзкое ощущение, Магнус, – пожаловалась Богиня Истины. – Будто я всех подвела и не сделала чего-то крайне важного.
– Так часто бывает, – успокоил ее маг. – Чем значительнее результат, тем сильнее и недовольство собой. Спросите любого художника, ученого или поэта.
– Спрошу... Аннораттху, например, – улыбнулась она лукаво.
– Не стоит. Этот всем доволен, даже зло берет, – пробурчал Магнус.
* * *
Трое монахов неспешно шествуют храмовым парком. Они вполне реальны и идут хрустя каблуками по гравию. Они подходят к каждому фонтану и погружают руки в прохладную, свежую воду.
Им навстречу попадается Нингишзида. Увидев наяву тех, кого он упорно считал плодом своего расстроенного воображения, верховный жрец Кахатанны невольно пятится.
– Здравствуй, мудрый Нингишзида, – радостно говорит Ма-Гуа. – Мы давно не видели тебя и долго не увидим, но рады лицезреть старого друга таким прекрасным утром.
– Доброе утро, – машинально раскланивается Нингишзида. После этого он резко сворачивает в сторону и меняет маршрут – отправляется к лекарю, чтобы получить успокоительные капли и разумный, дружеский совет.
А трое монахов продолжают свой путь. Они находят Каэтану возле ее любимого бассейна с морской водой, в котором плавают голубые ластоногие черепахи. Богиня Истины стоит на узорчатом мостике, облокотясь о перила и свесившись вниз. На ее лице блуждает блаженная улыбка.
– Нравится? – спрашивает Да-Гуа.
– Безумно.
– Даже после Шеолы? – уточняет Ши-Гуа.
– Тем более после Шеолы. Там темно, холодно и страшно. Все чужое и враждебное – это совсем другой мир. А здесь светло, солнечно, ясно, черепахи такие милые, и мордашки у них потешные. Ой, а вы во плоти явились?
– Заметила все-таки, – говорит Ма-Гуа. И его тон тоже необычен.
– Что-то случилось? – тревожно спрашивает Каэ.
Она отрывается от созерцания бассейна и приглашает монахов на лужайку, где ее паломники поставили плетеные кресла в тени цветущих кустов жасмина, чтобы их богине хорошо отдыхалось в редкие минуты покоя.
Все четверо чинно рассаживаются в них, и кресла скрипят под тяжестью тел монахов. Каэ не верит своим глазам.
– Мы пришли проститься, – говорит Ши-Гуа.
– Мы будем тосковать по тебе, – добавляет Да-Гуа.
Ма-Гуа молчит.
– То есть как это – проститься? – Интагейя Сангасойя поражена и огорчена. Она уже не мыслит себе этот мир без троих монахов, а главное – она не понимает, как и почему они решили уйти.
– Это не мы решили, – спешит ответить на ее мысли Ши-Гуа.
