Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
Начальник Тайной службы Сонандана несколько предвзято относился к боеспособности армий, существующих к тому времени на Варде. Странно, что, уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще питал тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в том, что с детьми Интагейя Сангасойи, а также с ней самой и ее бессмертными союзниками придется сражаться долго и отчаянно. Но прочих он полагал бессильными противопоставить что-либо военной мощи танну-ула и подданных Мелькарта.
Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу сражения с ходу, не имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины Дзайсан Толгоя смяли правое крыло – телихинов, конных лучников Самаэля, которым всегда отводилась важная роль в любом бою. Они часто наносили первый удар, но никогда не принимали его на себя. И потому, оказавшись в самом центре схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами, рассчитанные на дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем бою, а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли защитить в поединке с закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
Небольшая группа саракоев на выносливых и мощных верблюдах – жалкие остатки могучего некогда племени, – пылая жаждой мести, накинулись на чайджинов. Эти отборные меченосцы были практически непобедимы при столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали, как драться с обезумевшими от ярости кочевниками, которые вытворяли на своих верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем: они набрасывали на чайджинов арканы и волокли беспомощную жертву за собой – тогда задние верблюды топтали ее ногами, и часто насмерть, они забросали воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией танну-ула в открытом поле. Раненные или потерявшие верблюда кочевники прыгали на своего противника и перерезали ему горло. Они умирали молча, свирепые, беспощадные – так и оставшиеся непокоренными.
Саракои не могли простить Самаэлю и его воинам смерть своих кровных родичей, своих жен и детей. Отняв у них любимых и близких, урмай-гохон подарил им единственную цель и единственный смысл жизни: отомстить и умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный приговор своим подданным. Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные кочевники урукурских пустынь.
Битва кипела, как река в наводнение, выйдя из берегов и затопив все окрестности. Войска сшиблись лоб в лоб на таком крохотном пятачке пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней – слишком тесно было. Выживали не искуснейшие и храбрейшие, но выносливые и удачливые. Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный, вцеплялся зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
Наконец Самаэль понял, что ему пора лично вмешаться в сражение. Он пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и направил его туда, где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой – всадник в белых доспехах, забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи ввели в заблуждение Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на всех углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом: даже доспехи у аиты и Змеебога были одинаковые – белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой первого снега сталь, он стал прорубаться к своему сопернику. Тот так орудовал своим длинным и тяжелым мечом, что впору было им восхищаться. И урмай-гохон восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
Они встретились лицом к лицу: смуглокожий великан в золотом венце с драконьими крыльями по бокам и высокий рыцарь в серебряном шлеме, закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен заранее – пока что не было в мире смертного, способного противостоять звериной мощи Молчаливого. Гигант двумя короткими ударами сверху оглушил князя. Тот, правда, подставил под один удар щит, а под другой – меч. Но, казалось, урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три части, а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел, перед глазами у него плыло, и третий удар оказался сокрушительным. Самаэль пронзил его грудь клинком Джаханнама.
Когда рыцарь в белых доспехах грянулся на землю, Молчаливый тоже спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое лицо, искаженное болью.
– Император? – спросил недоверчиво.
– Император бы уже отрезал тебе голову, – пробормотал Дзайсан Толгой, кусая губы, чтобы не застонать. – А я всего лишь его воин, и не самый лучший... увы...
А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено умирать настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.
* * *
Бессмертные уже не могли вмешаться в ход событий и помочь людям. Так всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить за всех людей.
Полчища монстров, призванных в этот мир силой талисманов Джаганнатхи, появлялись из ниоткуда в самых неожиданных местах. Предугадать, куда они хлынут в следующий раз, кому станут угрожать, чьи жизни унесут, было невозможно. И поэтому бессмертные метались по обоим континентам, Варду и Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы истово и искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
Драконы защищали Демавенд.
По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но крокотты и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к тем местам, где находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние враги Мелькарта – Ан Дархан и Джесегей Тойоны. Древние звери, воевавшие бок о бок со старыми богами во времена Первой войны, не могли допустить, чтобы ставшие теперь практически беспомощными дряхлые, немощные боги маленького народа погибли по их попущению. И потому три дракона неотлучно находились в горах Онодонги. Изредка, когда положение становилось совсем тяжелым, прибывала помощь – Солнцеликий Аэ Кэбоалан на своей золотой колеснице и сам немного походил на дракона.
На Имане было ничуть не спокойнее и не легче.
Совсем немного времени прошло с тех пор, как были уничтожены морлоки, и заплатил за это собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды. На всем острове было только два города: столица Лейрии – Теиф и еще какой-то порт, название которого меняли раз в два-три года его неугомонные жители. Сейчас он назывался Жемчужина Иманы. По сравнению с прочими городами это была сущая деревенька.
Смута назревала на Лейрии исподволь. Тамошний правитель внезапно присвоил себе титул императора, очевидно вдохновившись подвигами Зу-Л-Карнайна или Самаэля, а может, начитавшись историй о героях древности, и объявил войну графству Цаган, заключив для этого союз с княжеством Ятта. Цаган сопротивлялся для вида – постольку, поскольку того требовали неписаные законы. А побыв в состоянии войны всего два дня, на третий вежливо сдался, и тогда король (теперь уже император) Лейрии напал на своего вчерашнего союзника. Эти три небольших государства, находящиеся на восточном побережье Иманы, никто и никогда не пытался завоевать – в голову не приходило. Ни матарии, ни унгаратты, ни хассасины не претендовали на влияние в этих странах. Однако не одно поколение граждан Ятты и Цагана выросло в непосредственной близости от этих вечно грызущихся между собой хищников, и как только Лейрия объявила о своем вторжении, князь Ятты благоразумно отступил. Он слишком хорошо знал, к чему приводят бесконечные захватнические войны. Сдавшись же и признав формальную власть островного государства, он оставался в прежнем качестве и почти ничего не терял.
