– Кажется, ты не очень пытаешься сохранить инкогнито, – заметил Тиермес.
– А зачем, Жнец? Нас здесь ждали и даже готовились к встрече.
Говорил Траэтаона неспешно и даже как-то лениво. Стрелу с цветным оперением вертел в пальцах, словно раздумывая над тем, как ее использовать: по назначению или в виде зубочистки. Поэтому даже для Тиермеса было некоторой неожиданностью, когда он вскинул лук и не целясь выстрелил куда-то вверх, чуть левее одинокой скалы, указующим перстом упирающейся в небо.
– А-ах, – раздалось в ущелье.
Из-за выступа выглянуло чье-то темное тело, поскользнулось на краю, хватая воздух передними конечностями, и покатилось вниз, наталкиваясь на острые камни. Мертвец свалился прямо под копыта драконоподобного коня, лицом к солнцу. Стрела торчала из правого глаза, превратив его в жуткое месиво. Она вошла в него почти по самое оперение, и если у убитого существа мозг находился там же, где и у людей, то смерть должна была наступить мгновенно.
– Хороший выстрел, – одобрил Тиермес.
– Он подглядывал за нами.
– Теперь понятно. Наконец я вижу хорхута и испытываю невероятное облегчение по этому поводу. Никогда бы не подумал, что и такое случится со мной.
– Расспросишь его, Жнец?
– Придется, хотя большого удовольствия, вероятно, не получу.
Прекрасный бог, похожий на колеблющийся язычок серебристо-голубого пламени с драконьими крыльями за плечами, легко соскочил со своего коня. Видимо, раскаленная пыль, устилавшая дороги Джемара толстым слоем, ему не нравилась, и стройные ноги ступали исключительно по воздуху, на ладонь выше поверхности почвы. Остановившись в нескольких шагах от хорхута, Тиермес сказал по-будничному просто:
– Встань и отвечай на вопросы!
Кем бы ни было существо при жизни, каким бы богам оно ни поклонялось, после смерти его безраздельным владыкой и повелителем становился Жнец. И не рождался еще тот, кто мог противостоять его власти.
Хорхут зашевелился, скребя когтями землю, приподнялся и сел, вращая головой в разные стороны. Стрела торчала у него из правого глаза, но мертвец на нее внимания не обращал. Может, уже стал считать ее своей неотъемлемой частью?
– Я повинуюсь, Владыка.
– Ты ждал нас?
– Я ждал вас, повелитель. Мне было велено сидеть за скалой и ждать. А дождавшись, немедленно сообщить моему господину.
– Ты сообщил?
– Я не успел, Владыка, – ответил хорхут и после минутного раздумья добавил:
– Я умер.
– Не беда, – утешил его Тиермес. – С кем не случается. Кто твой господин?
– Не знаю.
– Зачем он нас ждал?
– Не знаю.
Дальше разговор потерял всякий интерес: что бы Тиермес ни спрашивал у мертвеца, тот неизменно отвечал, что не знает. И получалось, что действовал он не только по чьему-то наущению, но и не осознавая, что творит.
Наконец Жнец потерял остатки терпения. И уже собрался было вернуть хорхута туда, откуда призвал на допрос его душу, как вдруг Траэтаона попросил:
– Узнай у него о Веретрагне или Вахагане.
– Ты слышал? Отвечай...
– Двое бессмертных содержатся в подземелье вместе с третьим.
– И где подземелье?
– Везде, Владыка. Везде, где ты стоишь...
Больше ничего существенного из хорхута вытянуть не удалось.
– Что скажешь, Воин? – спросил Тиермес, когда беседа с мертвецом завершилась.
– Думаю, Жнец, как нам поступить. Уж коли нас тут ждали и готовились к встрече, то мы в заведомо проигрышном положении. Однако мы же не дети и можем за себя постоять. Вот я и взвешиваю, стоит ли самим разбираться со всеми здешними тайнами или отправиться на Вард, за помощью. А уж затем, в большой и милой компании, вернуться сюда.
– Вздор, – сказал Жнец твердо. – Не хватало еще других беспокоить. Можно подумать, на Варде не хватает проблем и без этой. Давай-ка, Воин, собирайся – сейчас мы с тобой отправимся на поиски.
– А как же вход?
– Ты разве не слышал – он везде, где мы стоим.
– Да не разбираюсь я в этих колдовских штучках, – скромно заявил Траэтаона, и Тиермес разразился громким хохотом. Так, смеясь, и указал рукой на землю под своими ногами, и она разверзлась, впуская великих богов в свое необъятное чрево.
* * *
– Фто-то фтранное я фюфтфую, – доложил Ниппи, не успела Каэ устроиться на ночь возле костра. Она только-только расслабилась и вытянула ноги, как перстень заговорил. В эти дни они общались редко, потому что Ниппи каким-то образом действительно испортил себе произношение и теперь открывал рот только в случае крайней необходимости. А таковая, как всегда, случалась некстати.
– Может, обождем утра, а там и разберемся с твоими предчувствиями?
– Мне фсе рафно, но ефли фто, то я откафыфаюсь нефти отфетфеннофть.
– Однако, сколько шипящих может встретиться в таком сравнительно знакомом слове, – сказал га-Мавет. – Что еще стряслось на ночь глядя?
– Офленилифь! – укорил Ниппи. – Фоперники фкафют.
– Какие соперники? Куда скачут? – заволновался Барнаба, не выпуская из рук медовый коржик и продолжая интенсивно жевать.
– Даже я догадываюсь, – мрачно пояснила Каэ. – Не нам одним талисманы потребовались. Ну и кто успевает раньше?
– Офнофременно... ефли фтать и финуться ф пуфь.
– Ни в какой пуфь я не двинусь, – сказал Барнаба. – Мы только-только прилегли отдохнуть от этого самого пуфи...
– Мне фсе рафно, – повторил Ниппи заученным тоном. – Мое фело фуфнить на уфо фо теф фор, фока фы не рефыфесь.
– Зачем люди напридумывали столько букв? – поинтересовался Мешеде у Римуски.
Новые боги были уже на ногах. Каэ сидела в седле, а фенешанги каким-то удивительным образом успели прекратить существование костра. Таким образом, Барнаба остался в подавляющем меньшинстве и ему пришлось занять свое место в маленьком отряде.
С того момента, как они покинули Змеиный замок, спутники двигались с ошеломительной скоростью. Все впечатления Каэ от проделанного пути ограничивались тремя полосками: голубой – неба, зеленой – деревьев, растущих вдоль дороги, и коричневой – собственно дороги, в основном состоящей из утрамбованной земли и – изредка – вымощенной плитами. Вот так в течение нескольких дней они перемещались вдоль этих трех полосок на север, к границе Сарагана и Мерроэ, где посреди болот был устроен тайник, в котором оставались еще четыре талисмана Джаганнатхи, подлежащие немедленному уничтожению.
Ночь была на исходе, когда кони стали проявлять признаки усталости. Во всяком случае, ни Ворон, ни кроткая лошадка Барнабы, ни скакуны фенешангов не могли больше выдержать этот бешеный аллюр.
