— На всякий случай, — отвечал король. — Тотис, конечно, единственный и наимогущественнейший и все такое, но обычно ему до пятки, что происходит в Ниакрохе. А так я бы помолился, посулил всякие сокровища. Договорились бы.
— Ах, ваше величество, — усмехнулся да Унара, — какое счастье, что вас не слышит наша набожная королева Кукамуна.
— Напротив, я сожалею, что ее нет с нами, — искренне отвечал Юлейн. — Мне ее так здесь не хватает. А вы, граф, вообще ни во что не верите?
— Уже верю, — откликнулся начальник Тайной Службы.
В окопах нет атеистов.
У. Каммингс
За его спиной шумно дышал господин Фафут, которого герцог да Кассар самолично выковырял из пасти какого-то особо крупного потустороннего червяка. Особенно оскорбило главного бурмасингера то, что он долго втолковывал червяку, что в его червячьей природе заложена склонность к вегетарианству, но пакостное существо обслюнявило его с головы до ног, пытаясь пережевать вместе с доспехами. А краткую, но емкую лекцию начисто проигнорировало.
Теперь господин Фафут горько размышлял о том, сможет ли он без содрогания и трепета смотреть в глаза — или куда там? — червякам, с которыми пойдет на рыбалку.
Войска Кассарии и Тиронги драпали, отступали, перегруппировывались, но не сдавались и совершенно не были настроены погибать. Последнее особенно возмущало Галеаса Генсена, который не мог взять в толк: зачем сопротивляться тому, кто заведомо сильнее?
Он знал, что, несмотря на все ухищрения защитников Кассарии, выйдет победителем из этого сражения, как выходил с победой и страшной славой из битв с богами и чародеями, великими армиями и хитроумными жрецами — повелителями стихий. Правда, именно теперь, сию минуту, он не мог ничего предпринять для того, чтобы помочь своим подданным.
Галеас Генсен давал интервью журналу «Сижу в дупле».
* * *
Когда стало ясно, что тиронгийские войска вот-вот капитулируют, Бургежа снял шлем, разложил на барабане многочисленные заметки и принялся самозабвенно творить.
Творческий процесс — штука сложная и требует полной самоотдачи. Особенно когда он касается твоей собственной прибыли. Посчитав количество сенсаций на страницу, Бургежа стал прикидывать, сколько экземпляров «Сижу в дупле» он сможет продать в ближайшее время по специальной цене, и его настигла редкая радость.
Журналистика есть искусство превращения врагов в деньги.
Крейг Браун
Это мы к тому, что появление Генсена, постепенное преображение окружающей действительности в недружелюбную полуреальность и вытекающие отсюда последствия Бургежа самым естественным образом проморгал. Хлопал глазами, с трудом постигая полученную в результате подсчетов сумму.
Однако ее еще следовало получить, и наш военный корреспондент с удвоенным энтузиазмом принялся строчить в пухлой тетрадке тексты, которые должны были стать вершиной литературного мастерства, образцом, которому станут следовать все военные корреспонденты будущего, и его личным пригласительным билетом на церемонию вручения Пухлицерской премии.
Понятно, что процесс создания нетленного продукта протекал исключительно в сладком пухлицерском дыму, сквозь который Бургежа плохо видел наступающих тварей Бэхитехвальда. Его затуманенный взор стал фокусироваться на реальности только в тот момент, когда нечто бесформенное и мерзкое взялось урчать и стонать прямо под барабаном, на котором были разложены бесценные бумаги.
Сперва он принял пришельца за собрата-корреспондента, возалкавшего славы и его, Бургежиных, уникальных интервью в качестве средства ее достижения. Затем ему померещилось, что это уже выстраиваются в очередь продавцы газет и журналов, рыдающие от нетерпения и желания купить оптом весь тираж «Сижу в дупле». Потом он сообразил, что ни корреспонденты, ни продавцы газет, ни любые иные известные ему существа, даже самые противные их представители, не выглядят настолько отвратительно. Бесформенное нечто, от счастья воссоединения с которым Бургежу отделял только барабан, поразительно напоминало огромный кусок протухшей говядины с восемью желтыми глазами и дырой вместо рта.
И в эту дыру оно медленно, но методично запихивало листок за листком. Судя по урчанию, корреспонденции доставляли ему немалое удовольствие.
Помнится, мы рассказывали о том, что один из дальних родственников Бургежи был эльфом, а второй — филином. Это странное смешение кровей дало в результате совершенно гремучую смесь. Издатель журнала «Сижу в дупле» отличался маленькими размерами, и лапки у него тоже были маленькие, в пушистых пестрых кальсончиках. Но зато когтями Бургежа мог вполне обоснованно гордиться — когти у него были знатные.
Он поднял свой тазик-шлем, поглубже надвинул его на пуховые ушки и с яростным кличем, какой издают все оскорбленные в лучших чувствах военные корреспонденты, впился нахалу в морду. Ну, в то, что посчитал мордой.
Тварь шарахнулась от барабана, опрокинулась навзничь, подавилась заметкой и… растаяла на глазах изумленного Бургежи.
Тут-то он и решил обвести окружающих взглядом типа «что же это делается, други мои?!», но «другов» рядом с собою не обнаружил, как не оказалось нигде равнины, отдыхающих от трудов ратных войск Кассарии, самого замка и прочих приятных глазу знакомых мелочей.
Сперва военный корреспондент решил, что перетрудился и бредит.
Затем он подумал, что это ему снится.
Потом уверился в том, что неадекватен окружающей действительности, и допустил, что следует обратиться к доктору Дотту, который в свое время считался одним из самых модных и знающих врачей.
Чем лучше врач, тем больше он знает бесполезных лекарств.
Бенджамин Франклин
Вряд ли тот поможет, но следует поступать по правилам даже тогда, когда ты сознаешь всю бесполезность этих поступков.
После сообразил, что и доктора Дотта в таком состоянии ему не отыскать. И чрезвычайно опечалился.
Так что, когда в него со всего размаху врезался Птусик, заложивший слишком уж крутой вираж, пытаясь проскочить между двумя Сихоями, Бургежа обрадовался ему, как председателю Пухлицерского комитета.
— Ну ты даешь! — воскликнул Птусик, умудрявшийся уместить в это незамысловатое словосочетание всю гамму обуревавших его чувств.
— А что здесь творится? — спросил Бургежа.
— Ну ты даешь! — повторил Птусик. — На нас напал Бэхитехвальд!
— А король Юлейн?
— Ну ты даешь! Он уже давно капитулировал, а потом мы заключили с ним военный союз. Оказывается, он наш кузен.
— Ну ты даешь! — заявил Бургежа. — Ты что, раньше этого не знал?
— Я вообще не люблю политику, — признался Птусик. — Я орден хочу. Только и всего.
— Других корреспондентов видел? — тревожно спросил Бургежа.
— Другим тут не выжить, — убежденно сказал Птусик, отпихивая какое-то свирепое создание, пытавшееся погрызть его рукокрыло. — Наверное, все пали смертью храбрых.
