Риардон Хорн молчал – не в его чинах вмешиваться в бурные перепалки высокопоставленных особ. Но внимательно наблюдал за ними, подмечая каждую мелочь, как учил его Фрагг Монтекассино.
Сам великий магистр спокоен и сосредоточен. Он уже пересек незримую черту, и отступать ему некуда, а это, как ни странно, всегда облегчает душу. Нет места изнурительным душевным метаниям, колебаниям и сомнениям. Остается только идти вперед, к намеченной цели, а это опытный боец Монтекассино умеет лучше всего.
Его янтарные глаза сверкали злым весельем, как в яростном сражении, – посмотрим, кто кого!
Гус Хиттинг уже справился с первым недоумением и теперь вычисляет причины и следствия. Он великолепный стратег, и если бы не абсолютное его бескорыстие и беззаветная преданность – преданность, на какую способны только собаки, варвары и один безумный чегодаец, он бы мог испортить много крови и гро-вантарам, и котарбинцам, и королю.
Де Геррен явно потрясен. Конечно, он всегда знал, что рыцари Эрдабайхе отличаются от простых смертных неким тайным знанием, но не предполагал, что такое знание поколеблет сами основы. Он никогда не претендовал на подобную степень посвященности – ему вполне хватало собственной службы. Однако тем и хорош полемарх Охриды, что на него всегда можно положиться. Он будет зол на тебя, разгневается, предаст анафеме и не пожелает видеть и слышать, но ты будешь наверняка знать, что твоя спина надежно защищена. Пока он жив, те, кому он служит, в безопасности.
Могадор на удивление спокоен. То ли сказывается королевское воспитание, то ли он давно подозревал что-то подобное – ведь и в королевском дворце существуют секретные архивы, да и Сумеречная канцелярия не зря работает круглые сутки, и по ночам в окошках черного приземистого здания, стоящего над Аньяном, светятся десятки окон.
Государь внимательно слушает, по своему обыкновению складывая из шелковой салфетки то пышный цветок, то человечка, то собачью голову. Глядя на то, с какой ловкостью двигаются его длинные тонкие пальцы, унизанные перстнями, Риардон думает, что из короля – не родись он королем – вышел бы чудесный музыкант, ювелир или вор.
А добрый логофет смотрит на всех взглядом, полным жалости и сострадания. Ему уже известно, что ждет их дальше; он всем сердцем желал бы уберечь их от боли, горя и грядущих несчастий, но это не в его власти; и падре Берголомо чувствует себя виноватым в том, что не может помочь.
– Он был сыном Пантократора, – говорил между тем Монтекассино, – плоть от плоти и кровь от крови. Ему ведомо страдание, жалость – и любовь. Просто он надолго забыл об этом. Но пророчество гласит, что однажды его ледяное сердце оттает, оживет, и Абарбанель снова изведает сие удивительное чувство. От этой любви у него родится сын…
– Стоп, – сказал въедливый начальник Сумеречной канцелярии, – насколько мне известно, дети рождаются не у отцов, а у матерей. И пока этот способ еще никто не отменял. Отсюда вопрос: кто счастливая мать?
– Если бы мы это знали, – отвечал ему мавайен, – все остальное не имело бы такого значения. Но Печальный король не проронил по этому поводу ни словечка. По вполне понятным причинам я не имею возможности обратиться с этим вопросом к отцу. Я могу продолжать?
– Да, да, пожалуйста.
– Так вот, родится сын. И этому несчастному мальчику уготована страшная и трагическая судьба.
– Странно слышать, друг мой, что вы называете сына Абарбанеля «несчастным мальчиком», – сказал король, складывая из салфетки голову, увенчанную странным рогатым убором.
– Не хотел бы я оказаться на его месте, – признался Монтекассино. – От рождения быть предназначенным на заклание, не иметь права на собственную судьбу, потому что она уже тысячу лет назад кем-то предопределена… А может, и не тысячу, а гораздо больше… Отвечать за грехи отца – увольте, господа.
– Позвольте я поясню суть проблемы, – осторожно вмешался падре Берголомо. – Официальная церковь привыкла считать, что злой дух Абарбанель лишен как души, так и возможности создавать одушевленных тварей. И до сих пор эти предположения полностью подтверждались фактами. А сила неодушевленных чудовищ хоть и огромна, но ограниченна. Они царствуют в ночи, но вынуждены прятаться днем – и в прямом, и в переносном смысле. Если же пророчества Горвенала верны, а все к тому идет, то названный ребенок унаследует великую силу зла и великую силу добра. Не забывайте, чей он внук. – И великий логофет выразительно возвел глаза к потолку. Потолок был расписан фресками, изображающими лазурный небесный свод в легких белых облачках. – Не знаю, есть ли кровь у Пантократора, но, фигурально выражаясь, в жилах порождения мрака течет кровь бога-творца. А это уж я не знаю, что такое.
– Но может же случиться так, что Печальный король ошибся, – осторожно предположил Де Геррен.
– Нет, – отрывисто сказал гро-вантар. – Не может. К сожалению. Проверено.
– Нам остается только верить вашим словам, – покачал головой чегодаец и тут же вскинул руки в извиняющемся жесте, отчего длинные полы его пышных и невесомых одежд взлетели, как подхваченные ветром лепестки. – Я не в том смысле, который вы сейчас припишете моим словам. Нет, вы никогда не давали повода сомневаться в точности и правдивости того, о чем говорите. Но все-таки признайте, трудно принимать на веру подобные откровения.
– То ли еще будет, – утешил его логофет. – Потерпите минутку.
– Беда или счастье – уж не знаю, что и думать по этому поводу, – в том, что юноша не сразу поймет, кто он такой, не сразу осознает свою силу и уж неведомо, когда ею овладеет. Строго говоря, мы даже не знаем, кем он может родиться. И вполне возможно, что он находится сейчас в этом зале – танцует, веселится и знать не знает, как мы его ищем. Но с такой же долей вероятности он может сейчас пасти коз где-нибудь в Тагастии. Мы с падре Берголомо зовем его между собой Ардамалехом – разрушителем; ну не мог же он оставаться для нас безымянным столько лет! Мне кажется порой, мы с ним уже сроднились…
– Опасное родство, – буркнул Де Геррен.
– Вы не представляете насколько! – вздохнул логофет, украдкой потирая ноющую спину.
– Для чего потрачено столько сил и людских жизней, если вы не знаете ничего, что могло бы помочь найти его? – спросил Могадор.
– Простите, если мое краткое изложение выглядит столь неутешительно. Но поверьте, записи Печального короля проливают свет на многие важные детали. Хотя о самом Ардамалехе действительно сказано мало.
Нам известно одно: он с самого начала будет отличаться от своих сверстников – и помечен особым знаком. И даже с рождением его будет связана тайна, но – великий Пантократор! – о каждом третьем ребенке, который появляется на свет при дворе его величества Могадора, можно сказать то же самое. Он очнется от этого странного забытья и осознает себя тогда, когда переполнятся семь чаш божьего гнева и корабль мертвых – Кьерегатта войдет на всех парусах в устье Аньяна. Взойдет багровая звезда Шанашайда, и сын Абарбанеля явится, чтобы воздать людям по делам их.
