— Убийство будет жестоким?
— Это новый метод, настолько сильный и мучительный, что
испытуемый теряет сознание при каждом применении пытки и непременно приходит в
себя после прекращения воздействия.
— И кровь течет?
— Очень обильно; речь идет о совокупности болевых
ощущений: все, какими только природа наградила человечество, воспроизводятся в
этой пытке, заимствованной из учебника инквизиторов острова Гоя.
— Если судить по сумме, которую я получил, вас послал
очень богатый человек.
— Я его не знаю, сударь.
— Скажите только: как по вашему, он знает Жозефину?
— Не имею никакого понятия.
— А если честно?
— Не думаю.
И мой собеседник вышел, не пожелав продолжать разговор.
Я предупредил Жозефину, что ей придется участвовать в оргиях
одной. Она вздрогнула.
— Почему ты не будешь со мной? — спросила она,
ластясь ко мне.
— Не могу.
— Ах, друг мой, у меня такие нехорошие предчувствия! Я
никогда больше не увижу тебя!
— Что за фантазии? Слышишь, Жозефина, за тобой идут. Не
бойся.
Ученый муж подал ей руку, я помог ей сесть в английскую
карету, которая тотчас умчала ее прочь, не без того, чтобы привести мою душу в
сладострастное волнение, но его легче ощутить, нежели описать.
Глава 12
Продолжение истории Жерома
Поначалу, когда человек оказывается вдруг один после долгого
пребывания вдвоем, ему кажется, что чего-то недостает для его существования.
Дураки принимают это за проявление любви — они ошибаются. Болезненное чувство пустоты
— это лишь результат привычки, которую противоположная привычка стирает скорее,
чем об этом думают. На второй день моего путешествия я уже не вспоминал о
Жозефине, а если ее образ и возникал в моих глазах, так к этому примешивалось
что-то вроде жестокого удовольствия, гораздо более сладострастного, нежели
чувство любви или нежности. «Она умерла, — говорил я себе, — умерла в
ужасных муках, и это я обрек ее на смерть». Тогда эта восхитительная мысль
вызывала во мне такую волну удовольствия, что я часто вынужден был
останавливать экипаж, чтобы содомировать кучера.
Я находился в окрестностях Тренте, совершенно один в карете,
и держал путь в Италию, когда меня охватил один из тех приступов похоти… и это
случилось, когда я услышал жалобные стоны в лесу, через который мы проезжали.
— Стой, — приказал я кучеру, — я хочу узнать
причину этих криков; не съезжай с дороги, следи за каретой.
Я углубился в чащу с пистолетом в руках и скоро обнаружил в
кустах девушку лет пятнадцати-шестнадцати,
чья красота показалась мне редкостной.
— Какая беда печалит вас, прелестная незнакомка? —
спросил я, приблизившись. — Могу я помочь вам?
— Ах, нет, нет, сударь, — был ее ответ, —
нельзя вернуть запятнанную честь, я — пропащая, я жду только смерти и молю вас
о ней.
— Но, мадемуазель, если вы изволите мне рассказать…
— Эта история одновременно проста и жестока, сударь.
Меня полюбил один юноша, но наша связь не по нраву моему брату; он злоупотребил
властью, которую предоставила ему смерть наших родителей: он меня похитил и
после жестокого обращения бросил в этом лесу, запретив под страхом смерти
появляться дома; этот варвар способен на все, он убьет меня, если я вернусь. О
сударь, я не знаю, как мне быть. Однако вы предлагаете свою помощь… так вот, я
ее принимаю и прошу вас съездить за моим возлюбленным; сделайте это, сударь,
умоляю вас. Я не знаю ни вашего положения, ни вашего состояния, но мой друг
богат, и если вам нужны деньги, я уверена, что он даст их вам за то, чтобы
снова увидеть меня.
— Где он, ваш возлюбленный, мадемуазель? — быстро
спросил я.
— В Тренте, а вы в двух лье от него.
— Он знает о вашем приключении?
— Не думаю, чтобы он знал.
И здесь я понял, что эта красивая девушка, сейчас совершенно
беззащитная, будет моей, когда захочу, но я, имея охоту и к деньгам и к женщинам,
начал соображать, каким образом заполучить сразу и то и другое.
— Вы не знаете, — первым делом спросил я, —
нет ли какого-нибудь домика в этой части леса?
— Нет, сударь, по-моему, нет.
— Ладно, тогда забирайтесь подальше в кусты и не
шевелитесь; но сперва возьмите мой карандаш, напишите на этой дощечке несколько
строк, которые я вам продиктую, и через несколько часов я приведу сюда вашего
любовника.
Вот какие слова написала под мою диктовку прекрасная
искательница приключений: «Этот любезный незнакомец поведает вам о моих
несчастьях, которые ужасны. Ступайте за ним, он приведет вас туда, где я вас
жду, только приходите один, совсем один: это очень важно, и вы скоро узнаете
причину. Если две тысячи цехинов не кажутся вам слишком малым вознаграждением
для человека, который помогает нам соединиться, захватите их с собой и вручите
ему в моем присутствии. Если сочтете эту сумму недостаточной, захватите
больше».
И прекрасная страдалица, которую звали Элоиза, подписала
записку, я же, быстро добравшись до своей кареты, велел кучеру поспешать, и мы
не останавливались до самых дверей юного Альберони, возлюбленного Элоизы.
— Две тысячи цехинов! — вскричал он, прочитав
письмо и заключая меня в объятия. — Две тысячи за такое известие, за
которое можно отдать все на свете! Нет, нет, сударь, я дам вам вдвое больше.
Умоляю вас, поедем скорее. Я только недавно узнал об исчезновении той, которую
обожаю, о гневе ее брата, я ломал голову над тем, куда направить стопы, чтобы
разыскать ее, и вот вы принесли мне счастливую весть. Идемте скорее, сударь, и
никого не возьмем с собой, раз она того требует.
Здесь я несколько охладил пыл юноши, заметив, что учитывая
ярость брата Элоизы, не стоит везти девушку в Тренте.
— Поэтому захватите с собой побольше денег, —
сказал я ему, — покиньте этот город и навсегда соединитесь с той, которую
так любите. Подумайте над моими словами, сударь, но запомните, что любое другое
решение погубит вас обоих.
Альберони, послушавшись моего совета, поблагодарил меня,
быстро открыл большую шкатулку и взял с собой все свое состояние в золоте и
драгоценностях.
— Теперь пора, — сказал он решительно, —
этого хватит, чтобы безбедно прожить целый год в каком-нибудь городе Германии
или Италии, а за это время можно уладить все дела.
Довольный столь разумными словами, я одобрил их и отправил
свою карету в гостиницу, несмотря на протесты Альберони, который хотел, чтобы я
оставил ее у него.
Когда мы приехали, Элоиза была на том самом месте, где я ее
покинул.
