Однажды вечером, предаваясь таким грустным мыслям, я заметил
записку, упавшую к моим ногам, и поспешно подобрал ее. О, Небо! Каково было мое
удивление, когда я узнал почерк и увидел имя Жозефины… той самой несчастной,
которую я продал в Берлине с уверенностью, что она станет жертвой извращенного
убийства.
«Приятно платить добром за зло (говорилось в записке). Вы
полагали, что я погибну от рук злодея и с этой целью продали меня, однако моя
звезда охранила меня от ужасной судьбы, которую вы мне предназначили. И если
мне суждено быть счастливой, так это будет в тот момент, когда я разорву ваши
цепи. Завтра, в этот же час, вы получите в знак моих чувств к вам кошелек с
тремястами веницианскими цехинами и портрет той, которая когда-то любила вас… В
нем будет письмо, оно подскажет вам средства спасти нас обоих. Прощайте,
чудовище… которого я все еще люблю против своей воли; если ты не отвечаешь мне
тем же, по крайней мере уважай ту, которая мстит тебе только благодеяниями.
Жозефина».
О непостижимые движения самого ужасного из всех характеров!
Моей первой мыслью было отчаяние оттого, что от жуткой смерти спаслась жертва,
которую я на это осудил; второй мыслью была досада: я буду чем-то обязан
женщине, над которой всегда хотел только властвовать. Ну ладно, решил я, примем
сей дар судьбы, главное — вырваться отсюда. Когда я воспользуюсь ею, она
узнает, что такое моя признательность.
Вторая записка, деньги, портрет — все я получил в назначенный
час. Я поцеловал деньги, плюнул на портрет и жадно прочитал письмо. Меня
извещали, что Жозефина владеет значительным состоянием, которое я могу
разделить вместе с ней, если пожелаю и, особенно, если заслужу это; что я
должен немедленно отправиться в указанное место к хозяину судна, который ждет,
и договориться с ним о цене за переправку нас обоих в Марсель и о том, какие
следует принять для этого меры.
Я помчался к этому человеку и получил от него утешительные
разъяснения. Дельмас был раскаивающийся ренегат, который жаждал вновь увидеть
свою родину и вырваться из лап турок как можно изящнее. Окошко захлопнулось; на
следующий день я получил последнее послание, где говорилось, что наше
предприятие произойдет ночью; мне предлагалось хорошенько запомнить это, чтобы
наверняка найти Жозефину, ее сердце и ее сокровища ранним утром в глухом трюме
судна Дельмаса.
Я был пунктуален. Не стану рассказывать вам о сцене встречи:
она была нежной со стороны Жозефины и даже окроплена слезами, с моей стороны
она была довольно сухой и сопровождалась тем внутренним чувством злобы и
яростного протеста: когда кто-то попадет в мои объятия, я тотчас ощущаю
живейшее желание подчинить его своей власти. Жозефина была в том возрасте,
когда все черты переходят из стадии утонченности и очарования в красоту: она,
действительно, была очень красивой женщиной. В ожидании, пока капитан поднимет
паруса, мы выпили бутылку сиракузского вина, и моя милая спутница поведала мне
о своих приключениях.
Человеком, купившим ее у меня, был Фридрих, король Пруссии,
узнавший о ней от своего брата и пожелавший принести невинное создание в жертву
своей злодейской похоти. Чудом избежав мучительной смерти, предназначенной ей —
кстати, с помощью лакея, который ее обрюхатил, — она в ту же ночь скрылась
из Берлина и уехала, как и я, в Венецию. В этом городе ей помогали
многочисленные галантные приключения, пока ее не выкрал один тунисский пират и
не продал ее бею, чьей фавориткой она не замедлила стать. То, что она захватила
с собой, было большим богатством, однако составляло только треть сокровищ,
подаренных ей властителем, но всего унести она не смогла; я насчитал около
пятисот тысяч франков.
— Прекрасно, дорогая, — сказал я Жозефине, —
этого хватит, чтобы нам обосноваться в Марселе; мы оба еще достаточно молоды, чтобы
не экономить эти деньги и надеяться когда-нибудь разбогатеть. Моя рука, —
продолжал я с напыщенностью, — будет вознаграждением за твои заботы сразу
по прибытии, если ты и вправду способна простить мне мое ужасное преступление.
Ответом были тясячи нежных поцелуев Жозефины. Мы были скрыты
от чужих глаз, на судне царила тишина, сладость свободы и пары Бахуса
воспламенили нас до такой степени, что мешки, на которых мы сидели, послужили
троном сладострастия. Я долго не испытывал оргазма. Я снова встретил женщину,
против которой мое коварное воображение уже готовило ужасные злодейские планы.
Юбки Жозефины были задраны, великолепие ее ягодиц покорило меня — настолько
прекрасно они сохранились, — и я проник в ее зад.
— Расшевели меня, — произнес я, когда кончил, —
расскажи подробнее об утехах бея. Как он ведет себя с женщинами?
— Его вкусы очень странные, — начала
Жозефина. — Прежде чем приступить к делу, он требует, чтобы женщина,
совсем голая, лежала плашмя на ковре в течение трех долгих часов. В это время
его усиленно ласкают два «икоглана»
[41]
. Когда господин
возбудится, они поднимают женщину и подводят к нему. Она низко склоняется, и
«икогланы» связывают ей руки и ноги. После этого она должна вращаться как можно
быстрее, пока не упадет. Вот тогда он бросается на нее и содомирует. Только
таким способом он наслаждается женщинами, и его любовь к ним определяется
скоростью, с которой они вращаются. Именно благодаря такому таланту я ему и
понравилась, а все подарки, которые я получила, — это знак признания моих
способностей.
Подогретый этим рассказом, я еще раз совершил содомию с
Жозефиной и, признаться, ощутил при этом какое-то сладострастное самодовольство
оттого, что прочищаю задницу, в которую извергался турецкий император; как раз
в эту минуту появился Дельмас. Он решил предупредить, что сейчас поднимают
паруса и что через час или два мы можем навестить его в капитанской каюте. Там
Жозефина рассказала хозяину о своем намерении обосноваться вместе со мной в
Марселе и создать торговый дом, а по его вопросам я сразу сообразил, что у него
достаточно денег и что он не прочь быть третьим нашим компаньоном. Тогда у меня
созрел план ограбить и убить обоих моих благодетелей, завладеть их деньгами и
судном и направиться вместо Марселя в Ливорно, чтобы замести следы. С такой
мыслью я вскружил голову Дельмаса в отношении Жозефины, а ее попросил не
слишком сопротивляться домогательствам отступника от родины.
Первые же его попытки оказались удачными, как я и ожидал, и
во вторую ночь Дельмас улегся с Жозефиной. Выждав некоторое время, я собрал
вокруг себя как можно больше членов команды, достал нож и оттолкнул часового от
двери каюты.
— Поглядите, друзья, — обратился я к присутствующим, —
поглядите на подлость этого негодяя: я доверил ему свою жену, и вот чем это
кончилось.
И бросившись на заснувшую парочку, я хотел пронзить их
обоих. Но Дельмас как будто ожидал этого: он сразу вскочил, выстрелил в меня и
промахнулся. Я заколол и его и мерзавку, делившую с ним ложе, оставил их в луже
собственной крови, поднялся на палубу и произнес перед экипажем такую речь:
— Дорогие мои товарищи, единственной причиной моего
поступка было гнусное зрелище, которое большинство из вас видели своими глазами.
Я наказал подлеца, который был недостоин командовать вами, так как дошел до
такой низости. Мы с Дельмасом вместе владели этим судном, и хотя вы видели меня
в одежде раба, я имею право наследовать его состояние. Положитесь на мою
честность и мои способности, и у вас будет капитан лучше прежнего. Маршрут
остается приблизительно таким же, только изменим пункт назначения. Правь в
Ливорно, рулевой: мои коммерческие дела вынуждают меня предпочесть этот порт
Марселю: что же касается вас, друзья, с сегодняшнего дня ваше жалованье
удваивается.
