Эта речь завершилась громкими всеобщими аплодисментами.
Трупы выбросили в море, я завладел всем состоянием убитых, и мы прибавили ходу.
— О фортуна, — вскричал я, оставшись один, —
выходит, ты исправляешь все беды, которые обрушила на меня! Надеюсь, это
последняя твоя выходка, и в конце концов ты убедишь и меня и всех, кто услышит
мою историю, в том, что если ты и швыряешь нас порой на рифы, так лишь затем,
чтобы мы сполна оценила все радости, которыми твоя рука вознаградит нас в
надежной гавани.
Я подсчитал, что моя добыча, не считая корабля, который я
продам в Ливорно, достигало одного миллиона двухсот тысяч ливров, и спокойно
наслаждался путешествием, как вдруг вахтенный матрос крикнул, что за нами
гонится корсарское судно. Оценив свои силы, я решил первым идти на абордаж; я
перескочил на его палубу во главе со своим экипажем. Наши удары сеяли смерть,
мы купались в крови; я с саблей в руке ворвался в каюту капитана. И, о небо!
Что же я вижу перед собой! Святое небо! Я вижу Жозефину… Жозефину, которую
заколол вместе с Дельмасом! Яростным ударом я поразил человека, бросившегося на
ее защиту, затем обратился к ней:
— Какой злой рок постоянно тычет мне в глаза твой
ненавистный образ?
— Разорви его на куски, этот образ, который тебя
преследует, — с вызовом ответила Жозефина, обнажая свою грудь. —
Торопись и уничтожь его навсегда. Я виновна: я преследовала тебя с целью
отобрать у тебя жизнь, но ты, коварный, восторжествовал, так распорядись же
моей. Только сначала выслушай и узнай, какой злой рок заставил тебя снова
встретить ту, которую ты уже похоронил. Я хорошо знаю тебя, Жером, твои уловки
меня не обманули, я все рассказала Дельмасу. Мы подозревали, что ты устроишь
бунт среди матросов, и предпочли действовать хитростью, а не силой. Накануне
вечером хозяин посадил меня на корабельную шлюпку вместе с двумя гребцами и,
чтобы до конца разоблачить тебя, лег в постель с одной из служанок экипажа,
которую ты принял за меня и, конечно, зарезал, как и Дельмаса, раз ты теперь
командуешь здесь. Я должна была добраться до корабля, который находился
неподалеку от нашего и которым командовал такой же отступник, как Дельмас… Вот
он лежит у твоих ног. Этот человек, предупрежденный письмом, которое я привезла
с собой, должен был сделать вид, будто атакует Дельмаса, захватить ваше судно и
заковать тебя в кандалы. Разве это не был бы удобный случай отомстить тебе за
коварство?
Но ты победил, Жером, ты отобрал жизнь у моего защитника и,
заклинаю тебя, забери и мою. Если бы небо благоволило ко мне, будь уверен, что
ты бы от меня не ускользнул. Ты — неблагодарное чудовище, коль скоро подавил в
себе священное чувство благодарности, а я не хочу иметь ничего общего с
чудовищем.
Ярость смешалась в моей душе со всеми чувствами отвращения и
гнева, которое мне внушало это адское создание; я велел заковать ее в цепи и
бросить в трюм моего судна. Затем, взяв на буксир захваченный кораблю, мы
продолжили плавание. Но вечером, оправившись от дневных трудов и забот, я выпил
несколько бутылок греческого вина, и мой неистовый член тут же напомнил мне о
прелестной нашей жертве, с которой он мог побаловаться. Я как раз ужинал с
юнгой, которого успел полюбить и который служил мне утешением. В моей голове
мгновенно вспыхнул самый сладостный план отмщения. Я велел привести Жозефину в
каюту, я собрал всех матросов, я массировал им члены и вставлял их поочередно
то в вагину, то в анус. Когда кто-то кончал, я приказывал ему нанести сотню
ударов веревкой по бокам и ягодицам предмета его наслаждения и потереться
седалищем о ее лицо. Шестьдесят четыре человека осквернили таким образом ее
тело, и она получила шесть тысяч четыреста ударов. Только я не испытал оргазма:
я мастурбировал, любуясь Жозефиной, валявшейся без сознания на полу посреди
каюты. Мне доставляло наслаждение видеть в таком состоянии ту, которая всем
рисковала ради меня и которая, осуществись ее месть, была бы теперь на моем
месте. Никогда еще столь сильное возбуждение не охватывало все мои чувства, и
мое семя неожиданно брызнуло горячей струей. Но я хотел предать это создание
ужасной смерти, десятки проектов теснились у меня в мозгу, и я все отвергал как
слишком мягкие. Я желал собрать в одном человеке все страдания человечества, и
перебирая их в уме, не находил ничего подходящего.
— Послушай, Жером, — простонала она, придя в себя
и словно разгадав мои мысли, — я могла бы выжить и жить, чтобы любить
тебя; ты знаешь, как много я для тебя сделала, и понимаешь, кто из нас больше
виноват.
Но вместо того, чтобы меня разжалобить, несчастная
возбуждала меня все сильнее и сильнее; я походил на тигра, наконец-то
схватившего свою добычу и теперь наслаждавшегося собственной яростью. Одним
словом, я был пьян от похоти и безумия, когда мои люди доложили, что судно,
которое мы тащили на буксире, чертовски мешает нам маневрировать. Тогда-то я и
придумал оригинальный план, и вы сейчас о нем услышите.
Я приказал привязать Жозефину, совершенно голую, к мачте
другого корабля и начинить его порохом; потом перерубил канаты, связывавшие его
с нашим, я сам поджег длинный фитиль — последнюю связь между двумя судами — и
взорвал его, содомируя при этом маленького юнгу и с наслаждением наблюдал, как
падает в пучину разорванное на куски тело женщины, которая так сильно меня
любила когда-то и которая, совсем недавно, дала мне богатство и свободу… О,
какое это было извержение, друзья мои! Никогда я не испытывал ничего лучшего.
Наконец мы прибыли в Ливорно, где я рассчитался с экипажем,
продал корабль, перевел свое состояние в векселя, выписанные на марсельский
банк, и, отдохнув несколько дней, доехал до Марселя по суше, не желая больше
испытывать судьбу на море, коварное непостоянство которого я так хорошо узнал.
Марсель — чудный город, где можно найти все, что может
удовлетворить страсти распутника во всех отношениях. Превосходная кухня,
сказочный климат, обилие предметов похоти — что еще нужно такому человеку, как
я? Впрочем, я не надел сутану священнослужителя: будучи уверен, что смогу
воспользоваться этими правами, когда захочу, я предпочел насладиться некоторое
время свободой цивильной одежды. Я снял красивый дом рядом с портом, нанял
опытного повара, двух служанок и двух прожженых сводниц, одной из которых
поручил заняться поиском педерастов, другой поручил заботу о женском обществе.
Обе оказались настолько ловкими, что в течение первого года я поимел более
тысячи мальчиков и около дюжины сотен молодых девиц. В Марселе существует
особая каста этих созданий, известных как «шаферреканки», состоящая
исключительно из девочек от двенадцати до пятнадцати лет, работниц мануфактур и
различных мастерских, которая снабжает сластолюбцев этого города самыми
очаровательными предметами на свете. Я быстро исчерпал этот класс и не замедлил
пресытиться им, как, впрочем, и всеми остальными предметами. Всякий раз, когда
мое удовольствие не сопровождалось преступлением, я не могу насладиться им в
полной мере. И сообразно своим принципам я начал искать средства дать выход
своим недюжинным талантам и удовлетворить свои наклонности.
Таковы были мои планы, когда одна из сводниц привела ко мне
девушку лет восемнадцати-двадцати с необыкновенно красивым лицом и, как меня
уверили, не уступающую в мудрости самой Минерве. Только исключительная бедность
толкнула ее на такой шаг, и меня просили по возможности пристроить ее так,
чтобы не злоупотребить ее отчаянным положением. Не будь даже эта девушка
прекрасна, как божий день, одного ее жалкого вида было бы достаточно, чтобы
вскружить мне голову. Позабавиться и завладеть ею обманным путем — такая
коварная мысль первой озарила мой мозг, и для осуществления этого плана я велел
лакею, который провел ее в мой будуар, убираться. Я был настолько поражен ее
красотой, что прежде чем предпринять что-нибудь, попросил ее рассказать о себе:
