— Увы, сударь, — отвечала она, — я родилась в
Лионе; мою мать звали Анриетта, меня зовут Елена. Моя несчастная матушка
умерла, так мне говорили, на эшафоте в результате злодейства ее брата. Так что
перед вами плод ужасного инцеста, и жуткие обстоятельства моего рождения
сопровождают меня всю жизнь. До одиннадцати лет я жила только подаяниями. Потом
меня приютила одна дама и научила ремеслу, я не оказалась бы в таком плачевном
положении, как сейчас, если бы не потеряла ее. После этого работы не стало, и я
предпочла просить на пропитание, чтобы не погрузиться в разврат. Будьте
великодушны, сударь, помогите мне, не пользуясь моим нынешним состоянием: вы
заслужите благословение неба, и я буду за вас молиться.
После этой речи Елена опустила глаза, не подозревая о
сильном волнении, которое только что вызвала в каждой частице моего естества. Я
не мог не узнать в этом прелестном создании ребенка, которого сделал своей
кузине Анриетте, несчастной жертве злодейства моего кузена Александра и моего
гнусного предательства… Наверное, ни одно дитя в мире так сильно не походило на
мать: Елена еще не произнесла ни слова, а я уже вспомнил все обстоятельства ее
рождения, только взглянув на нее.
— Дитя мое, — сказал я, — рассказ ваш очень
любопытен и, пожалуй, он мог бы тронуть меня, но тем не менее совершенно
очевидно, что вы ничего от меня не получите, если слепо не будете исполнять мои
желания. Начнем с того, что вы разденетесь донага.
— О, сударь!
— Не стоит упрямиться, радость моя, я этого не люблю, и
повторяю еще раз: вы уйдете ни с чем, если не докажете полного повиновения всем
моим капризам.
В ответ полились обильные слезы; когда же Елена заключила из
моих грубых действий, что я не расположен выслушивать ее жалобы, она уступила,
скрепляя мою грудь слезами. У нее было слишком много прелестей и,
соответственно, слишком много средств воздействия на такого распутника, как я,
чтобы в моем сердце могла зародиться даже мысль о жалости. Невозможно было
обладать более нежной кожей, более свежей и более изящной попкой, не говоря уже
о наличии цветка девственности. Мой разъяренный член немедленно бросился в
атаку, добрался до дна, излил кипящую сперму — так моя бедная дочь в свою
очередь стала матерью. В таких обстоятельствах, друзья мои, была зачата
Олимпия, которую я каждодневно сношаю в вашем серале и которая, как вы
понимает, имеет тройную честь быть моей дочерью, внучкой, и племянницей в одном
лице.
Вскоре мы с Еленой перешли от инцеста к содомии. Я прочистил
зад этому сладкому плоду моего семени. Из зада я переместился в рот — короче,
она удовлетворила все мои ненасытные желания. Утомленный семяизвержением, я
выпорол ее розгами, осыпал пощечинами, заставил испражняться. Не осталось ни
одной сладострастной мерзости, которой я бы ее не осквернил в продолжении
четырех часов, пока продолжался первый сеанс. Исчерпав похоть, я счел своим долгом
объявить ей, с кем она имеет дело.
— Елена, — спросил я девочку, сидевшую у меня на
коленях, — что бы ты сделала, встретив своего подлого отца, который привел
твою мать на виселицу, насладившись ею?
— Вы меня пугаете.
— Но если бы этот монстр был жив?.. Если бы он оказался
в твоих объятиях, Елена… в твоей жопке?..
Произнося эти слова, я вторгся в названный предмет. Елена
потеряла сознание. Мои резкие движения в ее потрохах быстро привели ее в
чувство. Я извергнулся.
— Дитя мое, — заговорил я, отдышавшись, —
выслушай меня. Я тот, кто дал тебе жизнь. Родной брат твоей несчастной матери и
я были причиной ее смерти, но нашу вину искупит ребенок, которого я только что
сделал тебе. Оставайся у меня, мне нужна женщина, которая будет служить моим
удовольствиям и блюсти мои интересы; будь этой женщиной и выбрось из головы все
предрассудки. Помни, что мне надо повиноваться безоговорочно. Ты должна быть и
жертвой и госпожой в одном лице и исполнять все мои желания, и при малейшем
сопротивлении или недовольстве с твоей стороны я, не задумываясь, верну тебя в
жалкое состояние, в котором ты передо мной предстала: один из виновников гибели
твоей матери может сделаться твоим палачом.
Елена бросилась к моим ногам; она стала умолять меня не
думать больше о страданиях женщины, давшей ей жизнь, и обещала стереть эти
воспоминания беспрекословным повиновением. Я устроил ее в своем доме в качестве
гувернантки, и милая нежная Елена в Марселе заменила Клементию из Мессины.
Некоторое время спустя после этой встречи я безумно влюбился
в шестнадцатилетнего юношу, красивого как Адонис, но его холодность, вызванная
его чувствами к девушке того же возраста, каждый день приводила меня в
отчаяние. Впрочем, Эмбер — так звали юношу — одарил меня своим доверием, а
позже и дружбой, коща я предложил устроить ему свидание с возлюбленной в моем
доме. Эфемия была статная девушка, рожденная быть моделью для художников, с
приятными чертами лица, хотя не идущими ни в какое сравнение с красотой юноши,
который вскружил мне голову. Я подружился с отцом и матерью Эфемии с
единственной целью помочь Эмберу, и не проходило дня, чтобы мы не встречались
друг с другом. В их компании я и придумал свой адский план — самый чудовищный,
который когда-либо созревал в моем черепе. Начал я с того, что стал рисовать черными
красками юного Эмбера в глазах родителей Эфемии и благодаря искусству и
хитрости завлек молодого человека в такие ловушки, что он сделался омерзителен
для родителей своей возлюбленной. После этого не составило никакого труда
настроить и Эмбера против этих людей, которые так косо на него смотрели, а от
неприязни до преступления, тем более когда речь идет о пылкой душе, всего лишь
один шаг, Эмбер понял, что до тех пор, пока живы родители Эфемии, он не может
рассчитывать на счастье. Однако те были еще молоды, а Эмбер нетерпелив. Я
улучил момент и вкрадчиво и неназойливо объяснил ему суть болезни и предложил
лекарство от нее. Эмбер соблазнился и остался озабочен только одним:
— А как Эфемия, примет ли она убийцу своих родителей?
— Но зачем посвящать ее в это?
— Она все равно догадается.
— Никогда. Впрочем, я могу взять это дело на себя, мне
требуется только ваше согласие.
— Боже мой, неужели вы сомневаетесь, что получите его?
— Тогда письменное, если можно.
— Я согласен…
Вот что написал по моей просьбе Эмбер:
«Измученный долгими страданиями, я прошу моего друга Жерома
купить для меня сернистый мышьяк, чтобы покончить с родителями Эфемии, которые
упорно отказываются отдать мне свою дочь».
Глупость и доверчивость юности часто оказывают ей плохую
услугу. Хотя эта ловушка была весьма примитивна, бравый Эмбер согласился
написать записку без колебаний, а я, едва заполучив ее, отравил за ужином
врагов предмета своего вожделения. Эфемия ничего не заподозрила, тем не менее
большой траур и искреннее горе заставили ее отлучиться на несколько недель. Ее
увезла в деревню старая тетка.
— Эмбер, — обратился я к юноше, — этот отъезд
мне не нравится. Разлука может охладить вашу любовницу и вызвать в ее душе
чувства, которые питали к вам ее родители. Нельзя оставлять ее там; дайте мне
новые полномочия, и я берусь вытащить ее оттуда.
