— Сейчас сами увидите, — ответил Жернанд, схватил
Жюстину и заставил Джона и Константа привязать ее, живот к животу, к трупу
своей жены. — Вот в таком положении я буду сношать в задницу эту
девку. — Затем, приступив к обещанной операции, добавил: — Согласитесь,
что про этот способ вы совсем позабыли.
Каждый из компании шумным восторгом встретил это
предложение, каждый захотел испытать его, когда Жернанд закончил. Но несчастную
Жюстину охватило такое отвращение, что ее лицо исказилось, и она потеряла
сознание.
— Прекрасно! — крикнул Брессак, который как раз
сношал ее. — Вместо одного у нас будет два трупа — только и всего.
— Надо бы отстегать ее, — предложил Верней, —
и хорошенько пощипать, вот увидите, как хорошо поднимает тонус это средство.
— А лучше всего добраться до нервов и поколоть их, если
только это возможно, — заметил Д'Эстерваль, лаская ягодицы Сесилии и
поручив свой орган ласкам одного из юных служителей.
— Так давайте попробуем все средства, начиная с самого
простого, — проговорил Верней и тут же принялся хлестать жертву, не
покидая заднего прохода Доротеи, которой малышка Роза сосала клитор. —
Если первое не даст результатов, перейдем к следующему.
К счастью, в этом не было необходимости: после жесточайшей
порки Жюстина открыла глаза, но увы, только для того, чтобы с ужасом
обнаружить, что с нее ручьями льется кровь.
— О Господи! — простонала она, окропляя слезами безжизненное
лицо своей госпожи, почти прижатое к ее лицу. — О праведное небо! Итак,
мне всегда суждено быть жертвой страданий и ужасов! Забери поскорее мою душу,
великий Боже: лучше быть сто раз мертвой, нежели влачить такую жуткую жизнь.
Эта мольба вызвала громкий хохот, и утехи продолжились.
Д'Эстерваль, выбравшись из зада мадам де Верней, в котором
он недолго орудовал, подошел к ее супругу и поинтересовался, почему тот не
присоединил жену к свояченице.
— Ах, вот как! — рассмеялся Верней, прочищая зад
жене того, кто задал ему вопрос. — Стало быть, эта мысль возбуждает тебя
всерьез?
— Ты же сам видишь, — проворчал Д'Эстерваль,
показывая свое копье, взметнувшееся в небо с грозным видом, — уверяю тебя,
что страдания этой твари безумно меня воспламеняют. Она так обольстительна,
когда рыдает, и я хотел бы, — продолжал распутник, усиленно
мастурбируя, — заставить ее помучиться по-настоящему.
— Ладно, дружище, — сказал Верней, — я
согласен, но только на следующих условиях. Первое: убивая мою жену, ты уступишь
мне свою, которая мне очень нравится.
— Идет! — воскликнули одновременно Д'Эстерваль и
Доротея.
— Второе условие заключается в том, что смерть, которую
ты приготовил для моей любезной половины, должна быть ужасной… Пусть это
произойдет в комнате по соседству с той, где я буду совокупляться с твоей женой
и извергаться под вопли твоей жертвы.
— Я согласен на все, — объявил Д'Эстерваль, —
но также при одном условий. Мне нужна жена, и я хочу заполучить Сесилию: так
приятно жениться на девушке, чьи руки запятнаны кровью матери.
— Отец — заплакала Сесилия, содрогаясь от этой ужасной
перспективы. — Неужели вы принесете меня в жертву?
— Несомненно, — сказал Верней, — а твой ужас
только сильнее укрепляет меня в этом решении. Я уже подписал договор. Я вам дал
честное благородное слово, Д'Эстерваль, и прошу вас воспитать эту девицу как
следует.
— Ах, черт возьми, — умилился Брессак, — где
она лучше узнает, что такое убийство, как не в доме, где каждый день кого-нибудь
убивают! Ну а я со своей стороны, — прибавил он, — требую
комиссионные с этой сделки.
— Что именно?
— Я прошу вас, дядя, отдать мне Виктора, вашего сына; я
без ума от этого юноши, доверьте мне его года на два-три, чтобы я мог завершить
его образование.
— В лучшие руки ему не попасть, — сказал
Верней, — он похож на тебя, друг мой, и я желаю сыну всего самого лучшего.
Главное — обрати внимание на его слабые места, внуши ему наши принципы, закали
его душу и заставь его презирать женщин.
— Да, лучшего места ему не найти, — печально
заметила Жюстина. — Несчастный мальчик! Как мне его жаль…
— А я другого мнения, — сердито оборвала ее
Доротея, — господин де Брессак, может быть, самый лучший наставник, какого
я знаю; я хотела бы иметь десять детей, чтобы всех их доверить его попечению.
— Признаться, друзья мои, — сказал Жернанд, —
я очень рад, что все вы получили, что хотели, только я один остался с носом.
— Нисколько, — возразил Верней, — я хотел
отобрать у тебя Жюстину, — но теперь оставляю ее тебе; не печалься — этот
предмет стоит всех наших вместе взятых: на свете нет девицы более красивой,
более кроткой и добродетельной, чем она. Ты говорил мне о новом браке, и в этом
деле тебе будет очень полезна Жюстина, я же отказываюсь от своих намерений в
отношении нее, так что, брат, и тебя не обидели.
— Но все-таки вы все покидаете меня? — спросил
Жернанд.
— Да, завтра утром, — ответил Д'Эстерваль.
— Ну что ж, — сказал Жернанд, — а я
постараюсь поскорее найти новую жену, чтобы мы могли собраться для новых
развлечений.
На этом они разошлись. Д'Эстерваль с помощью Джона и одной
из старух отвел мадам де Верней в комнату, которую отделяла от дортуара Вернея
тоненькая перегородка. Но прежде жестокий муж некоторое время шуровал своим
членом в ее потрохах, она плакала, а Д'Эстерваль, не имевший никакого желания
щадить ее, поглаживал свой твердый, как железо, орган. Верней захватил с собой
Марселину и Доротею; Сесилия, Роза, Жюстина и двое ганимедов составили компанию
Жернанду.
Тщательно подготовленная сцена была ужасна, Брессак и Виктор
незаметно пробрались к д'Эстервалю, и к его несказанному удовольствию мать
погибла от руки сына. Нам достаточно известен характер этого юного чудовища,
чтобы представить себе, с каким рвением и наслаждением он исполнил свою роль.
Брессак и Д'Эстерваль по очереди насаживали его на кол, пока он творил
чудовищные дела, к которым его поощряли. Несколько часов Вернею не говорили,
какое участие принял в этом жестоком убийстве его сын, и скоро мы увидим, как
он воспринял это известие. Но сначала расскажем о необычном колпаке, который
надели на жертву. Читатель помнит, что похоть Вернея разгоралась от криков
несчастной жены, поэтому на ее череп водрузили нечто вроде каски с раструбом,
благодаря которой ее вопли, исторгнутые нечеловеческой болью, напоминали предсмертный
рев быка.
— Черт! Что это такое? — удивился Верней, услышав
такую музыку и бросаясь на мадам д'Эстерваль. — Никогда не слышал более
сладостных звуков… Какого дьявола они с ней вытворяют, что она так верещит?
Наконец крики утихли, их сменили ругательства,
свидетельствующие об оргазме д'Эстерваля, не менее громкие и выразительные.
